Везде
D. I. KHARMS AGAINST I. I. METCHNIKOFF: ON A PARODH' «NUTRITION THEORY»
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
D. I. KHARMS AGAINST I. I. METCHNIKOFF: ON A PARODH' «NUTRITION THEORY»
Annotation
PII
S013160950021753-2-1
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Igor Kravchuk 
Occupation: Researcher
Affiliation: Institute of Russian Literature (Pushkinskij Dom), Russian Academy of Sciences
Address: Russian Federation,
Edition
3
Pages
49-62
Abstract

The article analyzes a small fragment of D. I. Kharms’s story The Old Woman (1939), where the name of the outstanding Russian biologist I. I. Metchnikoff is mentioned. The genealogy of the scientist’s public image, as well as the various contexts of its existence, are reconstructed. The origins of the parodic «theory of nutrition», proposed by one of the characters, its connection with the lifebuilding practices of the 1920s-1930s, and with the ideas and practices of the Oberiuts in particular, are outlined. The article demonstrates the most probable reasons for the parodic refractions of Metchnikoff’s theories in Kharms, Kharms’s sharp rejection of specialized scientific knowledge, positivist scholarship, rationalism, as well as Metchnikoff’s reception of the views of Goethe and Bergson.

Keywords
D. I. Kharms, The Old Woman, I. I. Metchnikoff, M. M. Zoshchenko, N. M. Oleynikov, P. Henry de Kruif, science, dilettantism, chinari, J. W. von Goethe, H. Bergson.
Received
26.08.2022
Date of publication
31.08.2022
Number of purchasers
11
Views
70
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf
1

DOI: 10.31860/0131-6095-2022-3-49-62
2 © И. А. КРАВЧУК
3 Д. И. ХАРМС ПРОТИВ И. И. МЕЧНИКОВА: ОБ ОДНОЙ ПАРОДИЙНОЙ «ТЕОРИИ ПИТАНИЯ»1
1. * Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда № 21-18-00481, >>>> , ИРЛИ РАН.
4 Предметом нашего рассмотрения станет небольшая цитата из повести Д. И. Хармса «Старуха» (1939), довольно хорошо известная не только исследователям, но и широкой читательской аудитории. Речь идет о сцене, в которой герой-рассказчик заходит к своему приятелю Сакердону Михайловичу с бутылкой водки, сардельками и хлебом. Хозяин предлагает поставить кастрюлю с сардельками на плиту, а пока сардельки варятся, закусывать водку вареным мясом из супа: «Сакердон Михайлович поставил на керосинку кастрюльку, и мы сели пить водку.
5 — Водку пить полезно, — говорил Сакердон Михайлович, наполняя рюмки. — Мечников писал, что водка полезнее хлеба, а хлеб — это только солома, которая гниет в наших желудках».2
2. ХармсД. И. Старуха // Хармс Д. И. Полн. собр. соч.: [В 4 т.]. СПб., 1997. Т. 2. С. 172.
6 Мотивировка этой фразы либо вовсе оставляется без внимания, либо комментируется достаточно скупо. В. Н. Сажин в примечаниях к Полному собранию сочинений ограничивается тем, что констатирует «некоторую трансформацию реальности», типичную для Хармса: «И. И. Мечников действительно писал об опасных процессах гниения в желудке человека, но при этом был настолько энергичным противником алкоголя, что даже употребление кефира не рекомендовал из-за наличия в нем некоторого процента алкоголя».3 На комментарий Сажина ссылается Ю. Хейнонен, посвятивший «Старухе» специальный труд.4 Более сложную интерпретацию этого фрагмента обнаруживаем в работах А. А. Кобринского. Он обратил внимание на то, как часто в тексте упоминаются хлеб и другие зерновые продукты (водка, хлебный квас, пиво). Каждое из таких упоминаний наделено конкретной повествовательной функцией, встроено в хорошо организованную систему скрытых цитат и мотивов, имеет мифопоэтические, религиозные, эротические коннотации.5 Подход Кобринского близок к подходу А. Стоун-Нахимовской, характеризовавшей мир повести как «исключительно упорядоченный, отличающийся педантично выстроенной сетью взаимосвязей».6 Как и Кобринский, исследовательница не обходит стороной сексуальный подтекст упоминания водки, полагая распитие водки прозрачным эвфемизмом в разговоре главного героя с незнакомой барышней.7
3. Сажин В. Н. Примечания // Хармс Д. И. Полн. собр. соч. Т. 2. С. 462. Комментарий Сажина не вполне точен. Мечников отдавал должное некоторым полезным свойствам кефира, но полагал его малопригодным для ежедневного употребления в течение всей жизни человека (см.: Мечников И. И. Этюды оптимизма. 4-е изд. М., 1917. С. 161-163, 167).

4. Хейнонен Ю. Это и то в повести Старуха Даниила Хармса. Helsinki, 2003. С. 107-108.

5. См.: Кобринский А. А. Поэтика ОБЭРИУ в контексте русского литературного авангарда XX века. СПб., 2013. С. 282-285.

6. Stone Nakhimovsky A. S. Laughter in the void: An introduction to the writings of Daniil Kharms and Alexander Vvedenskii. Wien, 1982. P. 92 (Wiener Slawistischer Almanach. Sb 5).

7. Ibid. P. 100-101.
7 Приведенные интерпретации, однако, не позволяют понять, зачем Хармсу в этой сцене могло понадобиться имя великого биолога, лауреата Нобелевской премии по медицине и физиологии, внесшего неоценимый вклад в иммунологию. Попытаемся в этом разобраться. Необходимое методологическое предуведомление: на наш взгляд, анализируемый фрагмент — не цитата и не аллюзия на какой-либо текст или группу текстов. Мы исходим из предположения, что пародийной или иронической деконструкции в повести Хармса подвергается популярный образ выдающегося ученого, его персональный миф, сформированный множеством автобиографических, мемуарных, публицистических, художественных и научно-популярных текстов. Мечников также олицетворяет собой определенную философию, характерную для естественных наук и новейших медицинских веяний конца XIX — первой половины XX века. Следовательно, наша задача — проследить эволюционную траекторию и основные идеологические коннотации этого образа, отбирая те контексты и художественные произведения, которые не мог не заметить Хармс.
8 В 1920-1930-е годы убежденный материалист и сторонник научного прогресса Мечников, наряду с Сеченовым, Климентом Тимирязевым, Павловым, был взят в союзники советской модернизационной идеологии. Во второй половине жизни он много занимался проблемой старения живых организмов, в первую очередь человека. В одной из своих самых известных и переиздаваемых книг «Этюды оптимизма» (1907) Мечников популярно объяснял читателю причины и механизмы возрастных изменений. На первый план выдвигались инфекционные и клеточные процессы. Мечников неизменно старался показать первоисточник смертельных болезней в разрушительной активности микробов. Мечниковская программа ортобиоза (букв. «правильной жизни») включала в себя предохранение человека от зловредных гнилостных бактерий и достройку, «воспитание» организма при помощи полезных, благородных бактериальных культур. Ученый и сам педантично следовал своей программе. В дневниках великий биолог с удовлетворением признавал, что прожил свои зрелые годы «ортобиотически» и смог «порядочно побороть кишечное гниение».8
8. Цит. по: Мечникова О. Н. Жизнь Ильи Ильича Мечникова. М.; Л., 1926. С. 187.
9 Что же касается алкоголя, продукта спиртового брожения, то он, наравне с никотином и свинцом, уверенно относился Мечниковым к категории ядов. Так что утверждение Сакердона Михайловича — пародийная инверсия мечниковских рекомендаций. Чем же вызвана эта трансформация?
10 В 1928 году в СССР вышел перевод научно-популярной книги Поля Генри де Крюи (де Крайфа, de Kruif) «Охотники за микробами» («Microbe Hunters», 1926). Сочинение де Крюи, который был не только талантливым рассказчиком, но и практикующим микробиологом, вызвало необычайный интерес юного советского читателя. Книга в переводе И. П. Червонского и с предисловием Л. А. Зильбера (видный советский микробиолог, старший брат В.А.Каверина) выдержала множество переизданий.9 Не лишним будет прибавить к этому, что де Крюи был не только одаренным популяризатором современных научных знаний, но и публицистом левого толка, а кроме того, был научным консультантом и фактическим соавтором романа о молодом враче и исследователе «Эрроусмит» (1925) Синклера Льюиса. Отдельная глава «Охотников» была посвящена Мечникову — его жизни, характеру, его открытиям и их научному значению. Де Крюи рисует русского ученого яркими красками: это фанатик науки, эксцентрик, не раз портивший себе ученую карьеру, одним словом, «неуравновешенный тип из романа Достоевского».10 С сочувственной иронией американский автор описывает modus vivendi своего героя: «Двадцать с лишним лет Мечников жил, строго следуя предписаниям своей новой теории. Он не употреблял алкогольных напитков и не курил; никогда не позволял себе никаких излишеств, часто показывал себя лучшим докторам того времени. Хлеб ему всегда приносили в особых стерилизованных бумажных пакетах, предохранявших его от загрязнения „дикими“ бактериями. За эти годы он выпил невероятное количество кислого молока и проглотил сотни биллионов благодетельных болгарских палочек».11 В записных книжках Хармса сочинение де Крюи не упоминается, но сложно предположить, что сотрудник «Детгиза» никогда о ней не слышал. Вполне возможно, что именно процитированный выше фрагмент из «Охотников за микробами» стал источником пародийной инверсии, вложенной в уста Сакердона Михайловича.
9. Детская литература. 1935. № 12. С. 46. Наиболее полно восприятие творчества де Крюи в СССР, по-видимому, отражает статья: Югов А. Охотники за микробами // Там же. 1936. № 21. С. 11-17.

10. Крайф П. де. Охотники за микробами. Борьба за жизнь. М., 1957. С. 148.

11. Там же. С. 165.
11 Упомянем и другую яркую параллель к сцене из «Старухи» — конечно, речь о монтере Мечникове из романа И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев» (1927).12 Образ измученного нарзаном завгидропресса очевидно пародиен как по отношению к реноме уже покойного Мечникова, так и по отношению к его идеям. Ю. К. Щеглов обращал внимание на частое упоминание простокваши и кефира «по Мечникову» в воспоминаниях и автобиографических повествованиях о предреволюционных и раннесоветских годах. Так, о популярности мечниковской пропаганды как одной из примет времени писали В. Катаев, В. Каверин, В. Вейдле и другие авторы.13
12. Обратим внимание на характеристику, которую дает знаменитому писательскому тандему критик Е. С. Добин: «В своих сатирических новеллах И. Ильф и Евг. Петров — типичнейшие охотники за микробами. Их занимает человеческая мелкота» (Добин Е. Охотники за микробами — Ильф и Петров // Звезда. 1938. № 12. С. 249).

13. Щеглов Ю. К. Романы Ильфа и Петрова. Спутник читателя. СПб., 2009. С. 275.
12 Интересен и еще один литературный контекст, в котором возникает фамилия Мечникова. Несколько лет назад на него указала Т. М. Вахитова, подготовившая научную публикацию трех стенограмм открытых обсуждений повести М. М. Зощенко «Возвращенная молодость». Новаторское произведение о борьбе человека за физическое и творческое долголетие было впервые напечатано в журнале «Звезда» в 1933 году, в конце того же года было издано отдельной книгой. В марте-апреле 1934 года на разных академических и литературных площадках Ленинграда прошли публичные дискуссии, посвященные произведению и затронутым в нем проблемам. 6 апреля 1934 года в «Литературной газете» вышла специальная статья Н. А. Семашко «Можно ли возвратить молодость». Как отмечает Вахитова, «можно сказать, что литературная жизнь в Ленинграде весной 1934 г. (во время подготовки I Съезда советских писателей) проходила в размышлениях по поводу „формулы молодости“ и „секретов ее сохранения“».14 Факт знакомства Хармса с повестью Зощенко, кажется, не требует специальных доказательств, но мы располагаем и непосредственным упоминанием этого текста, причем в письме Хармса К. В. Пугачевой 1933 года: «Дорогая Клавдия Васильевна, теперь я понял: Вы надо мной издеваетесь. Как могу я поверить, что Вы две ночи подряд не спали, а все находились вместе с Яхонтовым и Маргулисом! Мало этого, Вы остроумно и точно намекаете мне 11-ой частью „Возвращенной молодости“ на мое второстепенное значение в Вашей жизни, а словами „Возвращенная молодость“ Вы хотите сказать, что мою де молодость не вернешь и что вообще я слишком много о себе воображаю».15 Весь текст письма помечен ернической припиской: «Яронея», т. е. ирония. Тон хармсовского письма шутлив, но интерес Хармса к проблематике зощенковской повести мог быть и вполне серьезным.
14. Вахитова Т. М. Три стенограммы обсуждения повести М. Зощенко «Возвращенная молодость» (1934 г.) // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 2012 год. СПб., 2013. С. 830.

15. ХармсД. И. Полн. собр. соч. Т. 4. С. 85.
13 В «Возвращенной молодости» Зощенко устами своего рассказчика совершает дерзкий выпад в сторону Мечникова: «Некоторые, спускаясь с заоблачных высот и не говоря пышных слов о душе, велели получше следить за мелкими естественными свойствами своего тела, советуя при этом кушать простоквашу, всецело рассчитывая, что это вегетарианское блюдо дает особо продолжительную жизнь, не дозволяя микробам без толку скопляться в наших внутренностях и в пошлых закоулках организма, имеющих от природы низменное и второстепенное значение.
14 Однако автор в бытность свою учеником знал одного преподавателя, который много лет подряд кушал эту молочную диету и, захворав неожиданно легким гриппом, как говорится, „дал дуба“, оплакиваемый своими родственниками и учениками. Причем родственники и ученики в один голос утверждали, что вот именно пристрастие к кислому молоку и подкосило больного, подорвав его силы настолько, что ослабленный организм не смог сопротивляться такой, в сущности, пустячной болезни».16
16. Зощенко М. М. Возвращенная молодость // Зощенко М. М. Собр. соч.: [В 7 т.] / Сост., и прим. И. Н. Сухих. М., 2008. Т. 5. Голубая книга. С. 19. На этот же фрагмент указывает в своей работе Кит А. Ливерс, опознавая «мечниковский подтекст» в произведениях А. Платонова, М. Булгакова и Ю. Олеши (см.: Livers K. A. Constructing the Stalinist Body: Fictional Representations of Corporeality in the Stalinist 1930s. Lanham, Md., 2009. P. 63-64, 87, 118-120, 147).
15 13 апреля 1934 года очередная дискуссия, посвященная книге Зощенко, прошла на заседании Областного Ленинградского научно-практического института охраны здоровья детей и подростков. Председателем заседания был известный детский психиатр профессор А. С. Грибоедов (1875-1944). Он и обратил внимание на смерть от простокваши в повести. Это подтолкнуло профессора к неожиданной интерпретации: «Я не знаю, о ком тут идет речь, здесь говорится, конечно, об Илье Мечникове. Это — крупный ученый, наш соотечественник, занявший место в Париже в Пастеровском институте. Это был глубокий психастеник, который жил с ранних лет под влиянием навязчивой мысли о смерти. Страх заболевания, страх смерти преследует всю жизнь этого ученого, это положило на него печать, вследствие чего он ввел строжайший режим в свою жизнь, не то чтобы это был режим, но он все делал для сохранения своего здоровья. И вот в структуре своих научных изысканий и в своем знаменитом этюде о человеческой жизни он пришел к выводу, что наиболее длительная жизнь, т. е. наибольшее количество 120-летних старух и стариков, наблюдается в Болгарии. Анализируя это явление, он объяснил его тем, что болгары употребляют ягурту — сладкую простоквашу, выделил лактобациллу, образовал лактобациллин и объяснил это явление так, что лактобациллин уничтожает процесс интоксикации в кишечнике и в результате этого дает человеку продолжительную жизнь.
16 Он стал есть эту простоквашу, освободился от своего страха и последние 15 лет своей жизни жил спокойно, изжив в этой идее свое болезненное состояние.
17 До известной степени сам Михаил Михайлович [Зощенко] напоминает мне Мечникова. Он ведь в своих комментариях пишет, что он болел психастенией, что он обращался к ряду врачей и что он нашел секрет возвращения молодости, который, я надеюсь, даст ему такие же положительные результаты, которые простокваша дала Мечникову».17
17. Стенографический отчет № 2 обсуждения книги «Возвращенная молодость» М. Зощенко в Институте охраны здоровья детей и подростков от 13 апр. 1934 г. // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 2012 год. С. 876-877. Уже после смерти Зощенко сопоставление его личности с личностью Мечникова встречаем в записных книжках В. Т. Шаламова (см.: Шаламов В. Т. Записные книжки 1954-1979 // Шаламов В. Т. Собр. соч.: В 6 т. М., 2013. Т. 5. С. 355-356).
18 Это сравнение было подхвачено в 1935 году в журнале «Литературный критик» молодым критиком А. А. Бескиной «Лицо и маска Михаила Зощенко», которая считала, что «наука вошла в „Возвращенную молодость“ как боковая, подчиненная тема».18 Иными словами, научно-популярный дискурс — очередная нарративная маска, используемая Зощенко. Средствами диагностики медицинской осуществляется диагностика социальная, классовая. Недостатком такого подхода, по мнению Бескиной, становится то, что он как будто застывает на полпути между сатирическим приемом и сознательной мировоззренческой установкой. Главный герой оказывается слишком ничтожным, а ироническая дистанция формируется отчасти вопреки авторскому замыслу. «Помните, как великий русский ученый Илья Мечников искал оптимизм и нашел... простоквашу? Он тоже хотел использовать медицину для разрешения больших социальных проблем. Он написал книгу „Этюды оптимизма“, которую он назвал „Трактатом о человеческой природе и о средствах изменить ее, с целью достижения наибольшего счастья“. Он написал эту книгу после разгрома Народной воли, он призывал отказаться от политической борьбы Мечников предлагает оружие политической борьбы заменить массовым употреблением простокваши, ибо простокваша — путь к оздоровлению и молодости».19
18. Бескина А. А. Лицо и маска Михаила Зощенко // Мих. Зощенко. Pro et contra: Антология. СПб., 2015. С. 586.

19. Там же. С. 593.
19 Конечно, сам Зощенко был далек от борьбы за счастье и бессмертие при помощи простокваши. По мнению В. Ю. Вьюгина, ближе всего Зощенко была теория психоневрозов П. Ш. Дюбуа и психофизиологическое учение И. П. Павлова.20 Метод оздоровления, открытый для себя писателем, заключался в преодолении психоэмоциональной раздвоенности, в обуздании собственных аффектов при помощи разума и воли.21 Идеалами Зощенко становятся Сенека, Кант, Гете, Пастер. В авторских примечаниях к «Возвращенной молодости» с восхищением переданы слова Гете о могуществе духа, способного отдалять от тела смерть, а также история о том, как автор «Фауста» усилием воли предотвратил развитие инфекции в пораненном пальце. Антипатия к теориям Мечникова, подменяющим, как казалось Зощенко, волю диетой, на этом фоне выглядит логично.
20. См.: Вьюгин В. Ю. Политика поэтики: Очерки из истории советской литературы. СПб., 2014. С. 317.

21. Ср. также важные мемуарные свидетельства К. И. Чуковского: Чуковский К. И. Из воспоминаний // Вспоминая Михаила Зощенко. Л., 1990. С. 74-76.
20 В примечаниях к одной из публикаций «Старухи» А. А. Александров приводил первоначальное имя и отчество Сакердона Михайловича — Николай Макарович.22 Это очевидное указание на чинаря и обэриута Николая Макаровича Олейникова (1898-1937). Стилистика, темы и мотивы творчества Олейникова и Зощенко неоднократно сопоставлялись.23 Однако нас будет интересовать лишь определенный аспект, объединяющий двух авторов. В работах, посвященных «Старухе», связь образа Сакердона Михайловича с фигурой Олейникова, как правило, либо вовсе остается без интерпретации, либо получает биографическую и мифопоэтическую трактовку.24 Упоминание Мечникова и теории питания позволяет соотнести поэтику «Старухи» с «научным» контекстом олейниковской поэтики. Л. Я. Гинзбург в одной из своих работ пишет о любимой Олейниковым маске доморощенного натурфилософа: «Здесь травестируется исследовательское мышление — абсурд в оболочке научных формулировок».25
22. [Александров А. А.]. Примечания // Хармс Д. И. Полет в небеса: Стихи. Проза. Драмы. Письма. Л., 1988. С. 531.

23. См., например: Лосев Л. В. Ухмылка Олейникова // Олейников Н. М. Иронические стихи. Нью-Йорк, 1982. С. 10; Fay L. E. Shostakovich: A Life. New York, 2000. P. 56; Кротова Д. В. Синтез искусств в русской литературе конца XIX — первой трети XX века (А. Белый, З. Н. Гиппиус, А. С. Грин, М. М. Зощенко): Учеб. пособие. М.; Берлин, 2021. С. 130-131.

24. См.: Айзлвуд Р. Хармс и Друскин: к постановке вопроса // Ежеквартальник русской филологии и культуры. СПб., 1996. Т. II. № 3. С. 154, 155; Кобринский А. А. «Старуха» Д. Хармса — финальный центон // Кобринский А. А. О Хармсе и не только: Статьи о русской литературе XX века. СПб., 2013. С. 92-93, 98, 116-117; Юрьев О. А. Буратино русской поэзии: Сергей Нельдихен в Стране Дураков // Новый мир. 2013. № 9. С. 172-173; Фомичев С. А. Повесть Даниила Хармса «Старуха»: «петербургский миф» в обэриутской интерпретации // Все страхи мира: Horror в литературе и искусстве: Сб. статей. СПб.; Тверь, 2015. С. 142.

25. Гинзбург Л. Я. Николай Олейников // Гинзбург Л. Я. Записные книжки. Воспоминания. Эссе. СПб., 2002. С. 490. См. также: НаринсДж. В. Поэт и наука. Н. М. Олейников // Научные концепции XX века и русское авангардное искусство. Белград, 2011. С. 245-266; Лекманов О., Свердлов М. Жизнь и стихи Николая Олейникова // Олейников Н. М. Число неизреченного. М., 2016. С. 205-206.
21 В ряду «научных» мотивов олейниковской поэзии мотиву питания, диеты, обмена веществ отведено значительное место. При этом обыгрываются два базовых и взаимосвязанных аспекта питания: как биохимического процесса и как повседневной привычки. Приведем несколько примеров:
22 Красавица, прошу тебя, говядины не ешь.
23 Она в желудке пробивает брешь.
24 Она в кишках кладет свои печати.
25 Ее поевши, будешь ты пищати.
26 Другое дело кролики. По калорийности они
27 Напоминают солнечные дни.26
26. Олейников Н. М. Красавице, не желающей отказаться от употребления черкасского мяса // Олейников Н. М. Число неизреченного. С. 252 (опубл. 1932).
28 «Диетические» темы получают подробную разработку в стихотворениях «Фруктовое питание» (1932) и «На выздоровление Генриха» (1932). Возвращаясь к тексту «Старухи», заметим, что в нем, как и в поэзии Олейникова, мотивы питания, аппетита, пищеварения соседствуют с темой взаимоотношений мужчины и женщины, полового влечения. Выразительные примеры подобного сочетания мотивов можно обнаружить в таких стихотворениях Олейникова, как «Чревоугодие (Баллада)» (1932), «Послание (На заболевание раком желудка)» (1932). Метафорическое уподобление тела продуктам питания, а сексуального поведения — манипуляциям с этими продуктами находим в стихотворениях «Быль, случившаяся с автором в ЦЧО (Стихотворение, бичующее разврат)» (1932)27 и «Лиде» (1933).28 Тема здорового питания и пищеварения затрагивалась Олейниковым не только в стихотворениях. В изданиях «Детгиза» Олейников нередко выступал с научно-популярными текстами, посвященными самым разным предметам, включая здоровье и физиологию. Так, в сборнике «Советские ребята» в 1926 году был опубликован текст Олейникова «НОЖ пионера». Аббревиатура «НОЖ» расшифровывалась как «научная организация жизни». Под этим подразумевалась перестройка повседневных привычек в соответствии с требованиями современной науки о человеке. Защищался тезис «Мы ничего не умеем делать». К примеру, доказывал Олейников, человек не умеет есть: «Желудок что машина. Он свое дело знает. А вот человек обращаться с ним не умеет. Если, скажем, в печку класть большие нераздробленные куски угля, то печка перестанет работать. То же и с желудком. Нужно каждый раз хорошо прожевывать пищу так, чтобы вся она была мелко-мелко размолота, чтобы желудок работал, как надо».29 Лаконичность и назидательность этого фрагмента роднят его с рассуждением Сакердона Михайловича о пользе водки и процессах гниения хлеба в организме.
27. Лирический герой уподобляет свое тело после соития разрезанному арбузу (см.: Там же. С. 256-257).

28. «И когда я в ручке Вашей вижу ножик или вилку, / У меня мурашки пробегают по затылку. Если же в гостиной Вашей, разливая чай, / Лида, Вы мне улыбнетесь невзначай, — / Тогда я в порыве страсти и смущения / Покрываю поцелуями печение, / И, дрожа от радости, я кричу Вам сам не свой: / — Ура, виват, Лидочка, Ваше превосходительство мой!» (Там же. С. 263).

29. Олейников Н. М. НОЖ пионера // Советские ребята: Сб. для детей. М.; Л., 1926. № 1. С. 44.
29 Увлеченность проблемами здорового питания и гармоничной физической жизни, по-видимому, отличала Олейникова не только в его стихах и журнальных текстах для детей. По крайней мере, она была свойственна его публичному поведению, самопрезентации в кругу чинарей-обэриутов. В «Разговорах» Л. С. Липавского встречаем такую запись: «Н. М. (Олейников. — И. К.) скромно пил чай, развивая перед хозяевами свои любимые теории питания. Н. М.: „У Н. А. (Заболоцкого. — И. К.) непременно должны быть глисты в кишках. Этим и объясняю прекрасный цвет его лица“. — Н. М. говорил серьезно».30 В другом месте упоминается некая желудочная теория, изобретенная, по словам Липавского, Олейниковым.31 Можно предположить, что теория эта как-то связана с лечебным голоданием. Из тех же «Разговоров» видно, что Олейников был горячим приверженцем этой практики, полагая, что она позволяет организму избавляться от болезнетворных гнилостных бактерий (и здесь снова можно вспомнить слова Сакердона Михайловича о соломе, которая гниет внутри человека):
30. ЛипавскийЛ. С. Разговоры // «...Сборище друзей, оставленных судьбою»: Л. Липавский, А. Введенский, Я. Друскин, Д. Хармс, Н. Олейников: «Чинари» в текстах, документах и исследованиях: В 2 т. М., 2000. Т. 1. Л. Липавский, А. Введенский, Я. Друскин. С. 182.

31. См.: Там же. С. 179.
30 «Н. М.: голодание благодетельно: оно сжигает те остатки пищи, которые постоянно находятся в кишках, покрывая их изнутри толстым слоем, и гниют. Голодание освобождает от них.
31 Д. X.: Но перед началом голодания непременно надо поставить клизму. Это мне говорили и в тюрьме опытные люди. Иначе голодание опасно и вредно.
32 Л. Д.: Значит, те явления, которые обычно наблюдают у голодающих, не обязательны?
33 Н. М.: Да, это отравление ядами кишечника. Люди умирают от горячки. Еще до этого они начинают вонять».32
32. Там же. С. 249. Д. Д. — Д. Д. Михайлов, Л. Д. — по-видимому, Л. С. Липавский, Д. Х. — Д. И. Хармс.
34 Такие высказывания достаточно характерны для чинарского круга. Импровизированные диспуты чинарей на ученые темы неизменно отмечены чертами автопародии, логической игры. Значимым для коллективной идентификации чинарей был принцип дилетантизма, емко выраженный Хармсом: «Среди нас есть такие, путь которых уверен и ясен. У них есть профессия. Другие в очень рискованном положении: они как бы создают новые профессии. Конечно, у нас в чем-то, в чутье, есть преимущество перед настоящими учеными; но нет необходимого — знаний. Наше общество можно вернее всего назвать обществом малограмотных ученых».33 Научный дилетантизм для Хармса — антипод застывшим формам специализированного научного знания.34 Критика науки у Хармса иногда приобретает декларативные, эпатажные формы:
33. Там же. С. 233.

34. См. об этом: Кукулин И. В. Высокий дилетантизм в поисках ориентира: Хармс и Гете // Русская литература. 2005. № 4. С. 80; Йовович Т. Симулирование науки у Хармса // Научные концепции XX века и русское авангардное искусство. С. 219-229.
35 открыв наук зеленый том
36 я долго плакал, а потом
37 его закрыл и бросил в реку.
38 Науки вредны человеку.
39 Науки втянут нас в беду
40 возьмемтесь лучше за еду.35
35. ХармсД. И. Открыв наук зеленый том. // Хармс Д. И. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 249 (опубл. 1933).
41 Здесь можно вернуться к фигуре и учению Мечникова. Факт близкого знакомства Мечникова с Львом Толстым хорошо известен благодаря повести «Смерть Ивана Ильича» (1882-1886). Прототипом главного героя стал родной брат Нобелевского лауреата — тульский прокурор Иван Ильич Мечников, скончавшийся в 1881 году.36 30 мая 1909 года супруги Мечниковы посетили Льва Толстого.37 Визит был задокументирован корреспондентом газеты «Русское слово» С. Спиро. Отзыв Толстого о Мечникове для «Русского слова» был весьма благожелательным.38 В письмах Толстого и воспоминаниях, оставленных людьми из его ближнего круга, видим иную картину. Согласно мемуарам А. Б. Гольденвейзера, Толстой считал Мечникова гениальным специалистом, но при этом весьма ограниченной натурой: «Он — милый, простой человек, но как бывает у людей слабость — другой выпивает — так и он со своей наукой».39 С этим же разговором Гольденвейзер увязывал рождение одного из толстовских изречений: «Есть люди, пересчитавшие семь тысяч видов мух, а трудно встретить таких, кто мог бы изложить сущность хотя бы самых важнейших религиозных учений мира».40 В дневнике Толстого читаем запись от 1 марта 1903 года: «Читал статью Мечникова опять о том же: что если вырезать прямую кишку, то люди не будут более думать о смысле жизни, будут так же глупы, как сам Мечников. Нет, без шуток. Мысль его в том, что наука улучшит организм человека, освободит его от страданий, и тогда можно будет найти смысл — назначение жизни. Наука откроет его. Ну а как же до этого жить всем? Ведь и жили уже миллиарды с прямой кишкой. А что как, по вашей же науке, солнце остынет, мир кончится до полного усовершенствования человеческого организма? К чему же бы[ло] огород городить».41
36. Гроссман Л. П. «Смерть Ивана Ильича». История писания и печатания // Толстой Л. Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. М., 1936. Т. 26. С. 680-681.

37. Гусев Н. Н. Летопись жизни и творчества Л. Н. Толстого. М.; Л., 1936. С. 743.

38. См.: Спиро С. Толстой о И. И. Мечникове // Интервью и беседы с Львом Толстым. М., 1987. С. 362.

39. Гольденвейзер А. Б. Вблизи Толстого. Л., 1959. С. 348.

40. Там же.

41. Толстой Л. Н. Дневник // Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Т. 54. С. 157.
42 Мечниковская концепция долголетия строилась на том, что эволюция среды значительно опережает эволюцию человеческого организма. В результате организм накопил довольно много рудиментарных функций, рефлексов и даже органов, которые не только утратили назначение, но и стали рассадником инфекций и раковых клеток, резервуаром для болезнетворных бактерий и ядов. Вредные последствия этой дисгармонии усиливаются нерациональным поведением людей, культивирующих противоестественные привычки. Как результат, человек болеет намного чаще, а живет гораздо хуже, чем должен; большинство людей стареет до срока и далеко не реализует потенциал своего организма. Нужно привести человеческое тело в соответствие с его объективными потребностями и возможностями, устранить дисгармонию человека и среды. Интеллектуальные и физические способности человека возрастают неравномерно, и столь же неравномерно приходят в упадок: «Если бы человек рождался с такой же более высокой степенью развития, как новорожденная морская свинка, он, вероятно, гораздо лучше понимал бы рост своего познавания реального мира».42
42. Мечников И. И. Этюды о природе человека. 7-е изд. М., [1935]. С. 59.
43 В своих наиболее известных трудах — «Этюды о природе человека» (1903) и «Этюды оптимизма» (1907) — Мечников пишет, что, помимо инстинкта жизни, живым существам, по-видимому, свойствен и инстинкт смерти, ясно указывающий человеку, что его биологический и духовный потенциал близок к окончательному исчерпанию. Дисгармония человеческой жизни приводит к тому, что люди молодые часто утрачивают интерес и волю к жизни; старики же чаще всего ценят жизнь и умирать совсем не торопятся, даже несмотря на многочисленные недуги и утрату умственных способностей. Мечников объясняет этот феномен тем, что у молодых людей еще недостаточно сформирован инстинкт самосохранения, они в определенном смысле еще «не умеют» жить. Стариковская же жажда жизни связана с тем, что физические и интеллектуальные ресурсы пожилого человека заканчиваются раньше, чем развивается инстинкт смерти. Цель науки, практической медицины, материалистической философии, по Мечникову, в том, чтобы избавить человека от подобных противоречий.
44 Одним из самых известных предложений Мечникова по улучшению, «редактированию» человеческого организма стало предложение избавляться от «лишних» внутренних органов. Именно эту гипотезу Мечникова бичует в своем дневнике Толстой. Мечников полагал, что большая часть желудочно-кишечного тракта человека не имеет практического значения в настоящее время. Речь идет о «бесполезном наследии, завещанном нам животными предками».43 Слепая и толстая кишка представляли эволюционную ценность для травоядных, позволяя им долго не опорожнять кишечник и передвигаться на значительные расстояния в поисках новых пастбищ или укрытия от хищников. В организме человека толстая и слепая кишка лишь без толку задерживают продукты пищеварения. Плачевным итогом становятся предрасположенность многих людей к хроническим запорам, размножение гнилостных бактерий, развитие раковых опухолей. Мечников утверждал: полное удаление части кишечника не причинит человеку никакого вреда. Даже желудок не является необходимым органом — для полноценного и здорового пищеварения совершенно хватает тонкого кишечника и поджелудочной железы. Мечников осторожно предполагал, что в недалеком будущем профилактическое удаление желудка и части кишечника станет такой же рутинной операцией, как удаление зубов мудрости или аппендикса. Ровно на тех же принципах основаны и наставления Мечникова по кисломолочной диете, мода на которую была впоследствии высмеяна некоторыми авторами. Кисломолочные продукты — неинвазивная альтернатива хирургическому вмешательству в деле защиты человека от патогенов. При этом ученый подчеркивал: суть его предложений не в волшебном средстве избегнуть рака при помощи йогурта или заблаговременной резекции, а в перестройке быта и мышления человека. «В то время как, с одной стороны, толстые кишки, служащие приютом вредным микробам, становятся источником отравления изнутри, с другой — извращенный инстинкт человека заставляет его отравлять себя спиртом, эфиром, опиумом и морфием, вводимыми извне. Громадная и столь пагубная роль алкоголизма представляет нам самый наглядный и постоянный пример дисгармонии между инстинктом при выборе пищи и инстинктом самосохранения.
43. Там же. С. 52.
45 Итак, пищеварительный аппарат является одним из наилучших доказательств несовершенства и дисгармонии в нашей природе».44 За подобными утверждениями ясно видна основополагающая мечниковская идея: эволюция вида homo sapiens еще не окончена. Горячим сторонником этой мысли оказался В. В. Вересаев в «Записках врача» (1900), где цитируются сочинения Мечникова и популярно излагаются его выводы: «Человек застигнут настоящим временем в определенной стадии своей эволюции, с массою всевозможных недостатков, недоразвитий и пережитков; он как бы выхвачен из лаборатории природы в самый разгар процесса своей формировки недоделанным и незавершенным».45
44. Там же. С. 58.

45. Вересаев В. В. Записки врача // Вересаев В. В. Собр. соч.: В 5 т. М., 1961. Т. 1. С. 372; см. также с. 374.
46 Старость — одна из центральных тем мечниковских сочинений. Ученый уделяет много внимания психологии и антропологии старости: самосознанию глубоких стариков и отношению к старикам в разных культурах. Особо выделяются случаи страха перед старостью и пожилыми людьми, стремление вычеркнуть их из жизни социума: «Старость почти всегда отличается отсутствием красоты и чем-то отталкивающим и даже страшным. Маленькие дети выражают явный испуг при виде очень старых людей; поэтому их часто пугают стариками.
47 Всем известно, как распространено убийство стариков у первобытных народов. Туземцы Фиджи закапывают живыми своих старцев под тем предлогом, что они стали вполне бесполезными. Австралийцы уважают пожилых людей, пока они деятельны, но как только старики становятся беспомощными, их покидают. Часто их убивают и поедают, что соответствует туземным религиозным понятиям.
48 По исследованиям Гримма, древние германцы „убивали стариков и больных и часто закапывали их живыми“. Современные цивилизованные народы, несомненно, далеко ушли вперед, они более не убивают стариков; они терпят их, предоставляя им, правда, право самоубийства. А между тем, несмотря на эти свойства старости, делающие ее ужасной, бесполезной и в лучшем случае только терпимой, несмотря на физическую и умственную слабость стариков, инстинкт жизни сохраняется у них во всей силе. В Сальпетриэре глубокие старухи очень многочисленны. На семидесятилетних смотрят там почти как на молодых. Главное желание девяностолетних и более старых женщин заключается в том, чтобы дожить до 100 лет. Желание жить — всеобщее».46
46. Мечников И. И. Этюды о природе человека. С. 100-101.
49 Сложно не заметить, насколько сравнительные наблюдения Мечникова напоминают те прозаические фрагменты Хармса, в которых с наибольшей резкостью и доходящим до гротеска натурализмом выражено фирменное отвращение автора к старикам. Дети и старики, согласно Ж.-Ф. Жаккару и А. А. Кобринскому, вызывали у Хармса отвращение как те, кто находится на границе бытия и небытия.47 Мечников намекает нам на другую возможность интерпретировать детство и старость: оба состояния дисгармоничны по своей сути. Это могло быть интересно Хармсу, поскольку исходило из представления о некоем порядке бытия и о нарушении, искажении этого порядка в ребенке и старике.48 Нам думается, общие истоки подобных суждений о старости и стариках могут составить тему дальнейших исследований.
47. См.:ЖаккарЖ.-Ф. Даниил Хармс и конец русского авангарда. СПб., 1995. С. 384-386; Кобринский А. А. Поэтика ОБЭРИУ в контексте русского литературного авангарда XX века. С. 292.

48. См., например, в стихотворении середины 1930-х годов «Мне стариков медлительный рассказ противен...» (Хармс Д. И. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 266). Сопоставление проблематики стихотворения с проблематикой «Смерти Ивана Ильича» см.: Ямпольский М. Беспамятство как исток (Читая Хармса). М., 1998. С. 77-80.
50 Идеалом цельности, осознанности, гармонической жизни для самого Мечникова становится Иоганн Вольфганг Гете. Свои мнения о великом поэте Мечников излагал и Толстому.49 По Мечникову, гетевский жизненный путь — путь страстной, противоречивой натуры, снедаемой жаждой любви и признания, натуры, которая, познавая себя, изучая собственные страсти и воплощая их в творческих замыслах, постепенно приходит от разрушения и пессимизма к созиданию, полноте жизненного чувства, естественности и оптимизму. Биография Гете, таким образом, мыслится Мечниковым как бы завершенной конструкцией, организованной меж двух полюсов: Вертера и Фауста. В этих, вероятно, наиболее знаменитых гетевских героях Мечников видит два духовных лика их создателя. В то же время хаотическое и гармоническое начала в натуре Гете организуют структуру уже самой драмы о Фаусте: «Вопреки часто выражаемому мнению, будто обе части „Фауста“ составляют два совершенно независимых произведения, они, наоборот, только пополняют одна другую.
49. См.: Гольденвейзер А. Б. Вблизи Толстого. С. 271, 279.
51 В первой части молодой пессимист, полный страсти и требовательности, готов на самоубийство и ни перед чем не останавливается для удовлетворения своей жажды любви.
52 Во второй части зрелый и старый человек продолжает любить женщин, хотя и иным образом; он умудрен опытом и стал оптимистом; удовлетворив стремления личной жизни, он посвящает остаток дней своих на благо человеческое; достигнув столетнего возраста, он умирает с чувством высшего блаженства, и даже почти можно сказать, что он обнаруживает при этом инстинкт естественной смерти».50
50. Мечников И. И. Этюды оптимизма. С. 258.
53 К этим наблюдениям Мечников прибавлял доказательства никогда не ослабевавшего в Гете интереса к женщинам.51 В конечном счете талант может быть отнесен к вторичным половым признакам. Мечников не останавливался на примере Гете, но и прибавлял примеры Ибсена и Вагнера. Что же касается Хармса, то, при всем его сложном отношении к Толстому, он бы, вероятно, согласился с классиком в том, что мечниковские рассказы о влюбчивости пожилого Гете — мерзость. Конечно, Гете, нарисованный Мечниковым, не мог быть близок Хармсу, а больше напоминал нелюбимых им благоразумных пожилых.52
51. Там же. С. 237.

52. Гольденвейзер А. Б. Вблизи Толстого. С. 279; Хармс Д. И. Полн. собр. соч. Т. 2. С. 88.
54 Мечниковская трактовка личности Гете особенно дисгармонирует с личным отношением Хармса к немецкому классику. Как указывает И. В. Кукулин, Хармс не просто высоко ценил автора «Фауста», но и во многом сопоставлял и даже отождествлял себя с ним. В «Разговорах» Л. Липавского есть известная реплика Хармса: «Я выпил свой чай. Налейте, пожалуйста, чаю бывшему Гете».53 В определенный период жизни Гете стал для Хармса синонимом гениальности вообще. Кукулин подчеркивает, что ориентация на Гете была скорее нетипична для чинарско-обэриутского круга. Процитируем Введенского: «В людях нашего времени должна быть естественная непримиримость. Они чужды всем представлениям, принятым прежде. Знакомясь даже с лучшими произведениями прошлого, они остаются холодными: пусть это хорошо, но малоинтересно. Не таков Д. X. Ему действительно может нравиться Гете».54
53. ЛипавскийЛ. С. Разговоры. С. 205.

54. Там же. С. 189.
55 На ироничное отношение к Гете со стороны другого обэриута — Олейникова — указывает начало стихотворного послания Хармса:
56 Кондуктор чисел, дружбы злой насмешник
57 О чем задумался? Иль вновь порочишь мир?
58 Гомер тебе пошляк, и Гете глупый грешник,
59 Тобой осмеян Дант, лишь Бунин твой Кумир.55
55. ХармсД. И. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 269.
60 Вместе с тем нельзя сказать, что фигура Гете была совершенно чужда чинарям и обэриутам. Липавский именно на примере Гете и Наполеона рассуждал об «особой живучести, производительности или работоспособности», о «силе хватки, ощущении жизни и неугомонности», отличающей гениев.56 Одновременно гений Гете — это гений обычности, скромного сознания своих сил, бескорыстного труда,57 счастливая комбинация энергии, цельности, ясности и самообладания. Пожалуй, здесь можно сблизить позиции Липавского и Мечникова, с той существенной разницей, что для Мечникова творческое долголетие Гете остается частным случаем гетевского ортобиоза; Липавскому интересен гетевский гений как таковой.
56. Липавский Л. С. Разговоры. С. 211.

57. См.: Там же. С. 217.
61 Нельзя не признать правоту Кукулина и в том, что фигура Гете влекла к себе Хармса как фигура ученого-дилетанта, свободного от академических условностей, начетничества, плоского рационализма. Выше мы уже касались этой темы в связи с хармсовской же характеристикой чинарско-обэриутского круга как «общества малограмотных ученых». Ученый может быть малограмотен не только в силу слабой профессиональной подготовки, но и в силу сознательного отказа от готовых рамок специализации, умения на какое-то время проигнорировать аксиоматику предмета, оказаться вновь в позиции не знающего и задавать вопросы. Гете известен не только как поэт и мыслитель, но и как оригинальный естествоиспытатель. «Гете умел выбирать для исследования такие области, где не требуется специальных знаний или способностей. Он внимательно слушал, что говорила природа. И поэтому он вобрал в себя два столетия, XVIII и XIX, а своим учением о цветах зашел еще дальше. В этом, а не в его одаренности, главное его величие», — заключал Липавский.58
58. Липавский Л. С. Разговоры. С. 218. Ср. также: Иванов Вяч. И. Гете на рубеже двух столетий // Иванов Вяч. И. Собр. соч.: В 4 т. Брюссель, 1987. Т. 4. С. 143.
62 Попытка Мечникова поместить жизнь, характер и эстетику Гете в рамки теории «нормального жизненного цикла», ортобиоза, конечно, едва ли могла читаться Хармсом иначе, нежели попытка старой позитивистской учености приспособить немецкого гения к собственным догмам и предписаниям.
63 Мечников «имел неосторожность» затронуть не одного, а сразу двух авторов, занимавших видное место в личном пантеоне Хармса. И если на Гете ученый предъявлял определенные права, то с крупнейшим европейским философом первой трети XX века Анри Бергсоном вел непримиримую борьбу. Хотя собственные теории Мечникова далеко не всегда находили полное понимание у советских философов и популяризаторов науки, последовательное отрицание Мечниковым идеализма и метафизики встречало самую горячую поддержку. В 1925 году в Москве был переиздан сборник статей ученого «Сорок лет искания рационального мировоззрения». «...со всеми своими „срывами“ в сферы отвлеченного морализирования и экскурсиями в области метафизики (правда, и то и другое — для страстной полемики с Л. Толстым и А. Бергсоном) Мечников остается для нас чистейшим материалистом — со всеми наслоениями своей предреволюционной эпохи, со всеми естественными, т. е. поддающимися объяснению, уклонениями, подчас режущими глаз современного читателя», — заключал рецензент «Красной нови».59
59. Бронштейн О. И. [Рец. на:] И. И. Мечников. Сорок лет искания рационального мировоззрения. Госиздат. Москва 1925 г. Стр. 280 // Красная новь. 1925. № 6. С. 309. См. также: Кривцов Ст. От редакции // Мечников И. И. Сорок лет искания рационального мировоззрения. М., 1925. С. 4; Тимирязев К. А. Мечников — борец за научное мировоззрение // Тимирязев К. А. Наука и демократия: Сб. статей. 1904-1919 гг. М., 1963. С. 295-301.
64 Не будем останавливаться на том, какое серьезное влияние оказала на Хармса философия самого Бергсона, ограничимся перечислением ряда работ по этой теме.60 Факт этого влияния не подлежит сомнению. В глазах же Мечникова философия Бергсона — квинтэссенция антинаучного духа, растлившего умы европейской молодежи в начале XX столетия. Разочарование в возможностях науки, интуитивизм, культ индивидуальной воли в противовес научному мировоззрению — наиболее опасные интеллектуальные тенденции, сформированные, по мысли Мечникова, антипозитивистскими учениями.61 Популярность таких воззрений — следствие даже не разочарования в научных методах как таковых, но разочарования в способности науки избавить человека от извечного страха смерти.62 В кризисе, постигшем своих современников, исследователь видел еще один род дисгармонии, еще одно следствие незавершенности эволюционного процесса, неполной взаимной адаптации сознания, тела и среды. Грубо говоря, метафизика виделась Мечникову такой же ненормальностью, таким же вредным излишеством, как и толстая кишка: «...вопрос Бергсона „что мы делаем в этом мире“ лучше бы формулировать так: „что должны мы делать в этом мире?“ Наш ответ : мы должны всеми силами содействовать тому, чтобы люди, и мы в том числе, провели весь круговорот жизни в гармоническом сочетании чувства и разума, вплоть до наступления в глубокой старости чувства пресыщения жизнью».63
60. См., например: Шенкман Я. Логика абсурда (Хармс: отечественный текст и мировой контекст) // Вопросы литературы. 1998. № 4. С. 64-80; Ямпольский М. Беспамятство как исток. С. 166-171; Fink H. L. Bergson and Russian Modernism, 1900-1930. Evanston, Ill., 1999. P. 89100; Рог Е. Ю. 1) Комическое в прозе Д. Хармса и концепция смеха А. Бергсона // 85 лет высшему историческому и филологическому образованию на Дальнем Востоке России. Владивосток, 2004. Кн. 2. Литература, язык, культура: Материалы науч. конф. С. 101-107; 2) Д. Хармс и концепция смеха А. Бергсона. >>>> ; дата обращения: 21.03.2022; Токарев Д. В. Философские и эстетические основы поэтики Даниила Хармса. Дис. ... доктора филол. наук. СПб., 2006. С. 64-65, 73-74, 104-105, 329; Кобринский А. А. Даниил Хармс. М., 2009. С. 402-404; Tyszkowska-Kasprzak Б. Творчество Даниила Хармса и философия Анри Бергсона // Polilog. Studia Neofi lologiczne. 2012. № 2. S. 117–129.

61. Ср. интерпретацию философии Мечникова в: Зеньковский В. В. История русской философии. М., 2001. С. 682-686.

62. См.: Мечников И. И. Сорок лет искания рационального мировоззрения. М., 1925. С. 1011.

63. Там же. С. 14.
65 Сам Бергсон, надо сказать, не оставил работы Мечникова без внимания и отозвался о них без особого пиетета. В трактате «Творческая эволюция» (1907) французский философ касается проблемы физического старения и ее осмысления естественными науками. Перечисляя различные теории старения, включая мечниковскую,64 Бергсон настаивает: академическое естествознание поверхностно понимает феномен старости. Развитие жизни наука делит на искусственно выделенные формы, тогда как оно отнюдь не начинается зародышем и не заканчивается со смертью конкретной особи.65 Более адекватным реальности Бергсон считал представление о непрерывности материи, о бесконечной эволюции форм, направляемой творческим порывом, где любая конкретная форма есть лишь моментальный снимок этого бесконечного жизненного потока. Вот почему Мечников имел основания не просто защищать научную мысль от обвинений в механицизме, но и принять эту часть аргументации Бергсона на свой счет.
64. См.: Бергсон А. Творческая эволюция / Пер. с фр. М. Булгакова // Бергсон А. Творческая эволюция. Материя и память. Минск, 1999. С. 31-32.

65. Там же. С. 32.
66 Как видим, Мечников покушался на многое из того, что составляло для Хармса основы его мировоззрения. Воспринял ли Хармс укол Бергсона в адрес Мечникова? Учитывал ли выпады Мечникова по отношению к Бергсону или остался равнодушен к ним? Мы не имеем окончательного ответа, однако мечниковская теория творчества Гете вряд ли могла пройти мимо Хармса, по меньшей мере благодаря знакомству с творчеством Толстого. Вот почему упоминание Мечникова в повести «Старуха» представляется отнюдь не случайным: перед нами попытка вторжения в мир хармсовского повествования чуждой этому повествованию позитивистской логики либо попытка самого повествующего «я» эвакуироваться из повествования (или то и другое одновременно). Парадоксальное искажение научного мышления Сакердоном Михайловичем обозначает крах этой попытки.

References

1. Aizlvud R. Kharms i Druskin: k postanovke voprosa // Ezhekvartal'nik russkoi filologii i kul'tury. SPb., 1996. T. II. № 3.

2. [Aleksandrov A. A.]. Primechaniia // Kharms D. I. Polet v nebesa: Stikhi. Proza. Dramy. Pis'ma. L., 1988.

3. Bergson A. Tvorcheskaia evoliutsiia / Per. s fr. M. Bulgakova // Bergson A. Tvorcheskaia evoliutsiia. Materiia i pamiat'. Minsk, 1999.

4. Beskina A. A. Litso i maska Mikhaila Zoshchenko // Mikh. Zoshchenko. Pro et contra: Antologiia. SPb., 2015.

5. Chukovskii K. I. Iz vospominanii // Vspominaia Mikhaila Zoshchenko. L., 1990.

6. Fay L. E. Shostakovich: A Life. New York, 2000.

7. Fink H. L. Bergson and Russian Modernism, 1900-1930. Evanston, Ill., 1999.

8. Fomichev S. A. Povest' Daniila Kharmsa "Starukha": "peterburgskii mif" v oberiutskoi interpretatsii // Vse strakhi mira: Horror v literature i iskusstve: Sb. statei. SPb.; Tver', 2015.

9. Ginzburg L. la. Nikolai Oleinikov // Ginzburg L. Ia. Zapisnye knizhki. Vospominaniia. Esse. SPb., 2002.

10. Gol'denveizer A. B. Vblizi Tolstogo. L., 1959.

11. Grossman L. P. "Smert' Ivana Il'icha". Istoriia pisaniia i pechataniia // Tolstoi L. N. Poln. sobr. soch.: V 90 t. M., 1936. T. 26.

12. lampol'skii M. Bespamiatstvo kak istok (Chitaia Kharmsa). M., 1998.

13. Iovovich T. Simulirovanie nauki u Kharmsa // Nauchnye kontseptsii XX veka i russkoe avangardnoe iskusstvo. Belgrad, 2011.

14. lur'ev O. A. Buratino russkoi poezii: Sergei Nel'dikhen v Strane Durakov // Novyi mir. 2013. ¹ 9.

15. Ivanov Viach. I. Gete na rubezhe dvukh stoletii // Ivanov Viach. I. Sobr. soch.: [V 4 t.]. Briussel', 1987. T. 4.

16. Kharms D. I. Poln. sobr. soch.: [V 4 t.]. SPb., 1997-2001. T. 1, 2, 4.

17. Kheinonen Iu. Eto i to v povesti Starukha Daniila Kharmsa. Helsinki, 2003.

18. Kobrinskii A. A. "Starukha" D. Kharmsa - final'nyi tsenton // Kobrinskii A. A. O Kharmse i ne tol'ko: Stat'i o russkoi literature XX veka. SPb., 2013.

19. Kobrinskii A. A. Daniil Kharms. M., 2009.

20. Kobrinskii A. A. Poetika OBERIU v kontekste russkogo literaturnogo avangarda XX veka. SPb., 2013.

21. Kraif P. de. Okhotniki za mikrobami. Bor'ba za zhizn'. M., 1957.

22. Krotova D. V. Sintez iskusstv v russkoi literature kontsa XIX - pervoi treti XX veka (A. Belyi, Z. N. Gippius, A. S. Grin, M. M. Zoshchenko): Uchebnoe posobie. M.; Berlin, 2021.

23. Kukulin I. V. Vysokii diletantizm v poiskakh orientira: Kharms i Gete // Russkaia literatura. 2004. № 4.

24. Lekmanov O., Sverdlov M.Zhizn' i stikhi Nikolaia Oleinikova // Oleinikov N. M. Chislo neizrechennogo. M., 2016.

25. Lipavskii L. S. Razgovory // "...Sborishche druzei, ostavlennykh sud'boiu". L. Lipavskii, A. Vvedenskii, Ia. Druskin, D. Kharms, N. Oleinikov. "Chinari" v tekstakh, dokumentakh i issledovaniiakh: V 2 t. M., 2000. T. 1. L. Lipavskii, A. Vvedenskii, Ia. Druskin.

26. Livers K. A. Constructing the Stalinist Body: Fictional Representations of Corporeality in the Stalinist 1930s. Lanham, Md., 2009.

27. Losev L. V. Ukhmylka Oleinikova // Oleinikov N. M. Ironicheskie stikhi. N'iu-Iork, 1982.

28. Narins Dzh. V. Poet i nauka. N. M. Oleinikov // Nauchnye kontseptsii XX veka i russkoe avangardnoe iskusstvo. Belgrad, 2011.

29. Oleinikov N. M. Chislo neizrechennogo. M., 2016.

30. Rog E. Iu. Komicheskoe v proze D. Kharmsa i kontseptsiia smekha A. Bergsona // 85 let vysshemu istoricheskomu i filologicheskomu obrazovaniiu na Dal'nem Vostoke Rossii. Vladivostok, 2004. Kn. 2. Literatura, iazyk, kul'tura: Materialy nauch. konf.

31. Shalamov V. T. Zapisnye knizhki 1954-1979 // Shalamov V. T. Sobr. soch.: V 6 t. M., 2013. T. 5.

32. Shcheglov Iu. K. Romany Il'fa i Petrova. Sputnik chitatelia. SPb., 2009.

33. ShenkmanIa. Logika absurda (Kharms: otechestvennyi tekst i mirovoi kontekst) // Voprosy literatury. 1998. ¹ 4.

34. Spiro S. Tolstoi o I. I. Mechnikove // Interv'iu i besedy s L'vom Tolstym. M., 1987.

35. Stone Nakhimovsky A. S. Laughter in the void: An introduction to the writings of Daniil Kharms and Alexander Vvedenskii. Wien, 1982 (Wiener Slawistischer Almanach. Sb 5).

36. Timiriazev K. A. Mechnikov - borets za nauchnoe mirovozzrenie // Timiriazev K. A. Nauka i demokratiia: Sb. statei. 1904-1919 gg. M., 1963.

37. Tokarev D. V. Filosofskie i esteticheskie osnovy poetiki Daniila Kharmsa. Dis. . doktora filol. nauk. SPb., 2006.

38. Tolstoi L. N. Poln. sobr. soch. M., 1935. T. 54.

39. Tyszkowska-Kasprzak E. Tvorchestvo Daniila Kharmsa i filosofiia Anri Bergsona // Polilog. Studia Neofilologiczne. 2012. ¹ 2.

40. Vakhitova T. M. Tri stenogrammy obsuzhdeniia povesti M. Zoshchenko "Vozvrashchennaia molodost'" (1934 g.) // Ezhegodnik Rukopisnogo otdela Pushkinskogo Doma na 2012 god. SPb., 2013.

41. Veresaev V. V. Zapiski vracha // Veresaev V. V. Sobr. soch.: V 5 t. M., 1961. T. 1.

42. V'iugin V. Iu.Politika poetiki: Ocherki iz istorii sovetskoi literatury. SPb., 2014.

43. Zen'hovshii V. V. Istoriia russkoi filosofii. M., 2001.

44. Zhakkar Zh.-F. Daniil Kharms i konets russkogo avangarda. SPb., 1995.

45. Zoshchenko M. M. Vozvrashchennaia molodost' // Zoshchenko M. M. Sobr. soch.: [V 7 t.] / Sost. i prim. I. N. Sukhikh. M., 2008. T. 5. Golubaia kniga.

Comments

No posts found

Write a review
Translate