ЗАМЕТКИ

DOI: 10.31860/0131-6095-2021-4-231-232 <em>© В. Я. </em><em>Звиняцко</em><em>вский</em> (<em>Украина</em>)

«ЮБИЛЕЙ» А. П. ЧЕХОВА: НЕИЗВЕСТНОЕ НАЧАЛО СЦЕНИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ

<strong>Согласно мемуарному свидетельству И. Л. Леонтьева-Щеглова, Чехов «драматургом <...> сделался <...>, можно сказать, нечаянно, </strong><strong>попав однажды в театр </strong><strong>Корша</strong><strong> на представление заигранной одноактной пьески „Победителей не судят</strong><strong>“ (сюжет пьески вертится на укрощении грубого, но добродушного моряка великосветской красавицей). <...> У </strong><strong>Корша</strong><strong> отличались г-жа </strong><strong>Рыбчинская</strong><strong> и г. </strong><strong>Соловцов</strong><strong>, </strong><strong>находившийся</strong><strong>, кстати сказать, в приятельских отношениях с Чеховым. </strong><strong>Соловцов</strong><strong>, своей дюжей фигурой, зычным голосом и резкой манерой подходивший как нельзя более к заглавной роли, настолько понравился Чехову, что у него, как он сам мне рассказывал, явилась мысль написать для него „роль“</strong><strong>.</strong><strong> </strong><strong>н</strong><strong>ечто вроде русского медведя, взамен французского. Таким образом, появился на свет водевиль „Медведь“ — чеховский театральный первенец, жизненностью и </strong><strong>оригинальностью</strong><strong> оставивший далеко за флагом своих шаблонных водевильных сверстников».</strong>¹

И дальше Леонтьев-Щеглов рассказывает о первом сценическом успехе Чехова — представлении «Медведя».

Но если Чехов был обязан своему приятелю Н. Н. Соловцову (1857-1902) и «нечаянной» идеей стать драматургом, и первым сценическим успехом, то и Соловцов был обязан своему приятелю Чехову переходом от шаблонных водевильных характеров к не вполне шаблонным. И это лишь первое, чем оба друг другу были обязаны. Подводя итог многолетней дружбе, Чехов писал О. Л. Книппер 15 января 1902 года: «Умер Соловцов. Мне даже не верится. Я от него получал громадные телеграммы, то поздравительные, то деловые, зарабатывал через него по крайней мере рублей 200 в год…».²

Поздравительные телеграммы были связаны с тем огромным успехом (как видим по приведенной выше цитате, коммерческим в том числе), которым всегда, без единого исключения, пользовались в Киеве и Одессе пьесы Чехова, поставленные здесь впервые именно Соловцовым. А в Москве он единственный при жизни Чехова ставил «Лешего». Таким образом, можно сказать, что Соловцов был у истоков сценической истории всех более или менее заметных драматических произведений Чехова (разумеется, кроме «Вишневого сада», до которого не дожил).

Читатель, сведущий в чеховедении, может мне решительно возразить: мол, <em>нельзя </em>так сказать, ибо к более или менее заметным произведениям чеховской драматургии мы относим и чеховские водевили, «жизненностью и оригинальностью оставившие далеко за флагом своих шаблонных водевильных сверстников». А это не только «Медведь», но еще и как минимум «Юбилей». А про него, в свою очередь, из комментария к академическому собранию сочинений нам известно, что он впервые был поставлен 28 ноября 1900 года, и отнюдь не Соловцовым.³ Последнее обстоятельство выглядит странным. Организатор рискованного предприятия — Киевского товарищества драматических артистов, Соловцов с 1891 года избрал миссию удивлять требовательную, капризную, но совершенно нетеатральную киевскую публику. Он решил стать здесь не очередным гастролером, а создать первый в городе постоянно действующий драматический театр. А для этого был необходим именно нешаблонный, незаигранный репертуар. Это — одна сторона медали.

А вот и другая — литографированное издание разрешенной к постановке новой пьесы: Юбилей. Шутка в 1-м действии А. Чехова. М., 1892. Неужели Соловцов им не воспользовался?

К счастью, существует летопись истории драматического театра в Киеве за XIX столетие — по 1893 год включительно. И вот почти в самом конце этой летописи читаем, что весенний сезон Киевского товарищества драматических артистов в 1893 году открылся 31 марта, и в афишах этого первого спектакля значились: «„Счастливец“, ком<едия> в 4 д. Немиров<ича>-Данченко; „Юбилей“, шутка в 1 д. Чехова в 1-й раз в Киеве».⁴ Смеем предположить, что это могла быть и «мировая» премьера, не отмеченная в академическом 30-томнике.

Упоминание о «Юбилее» в театральной летописи Н. И. Николаева подтверждается и откликами в печати. Так, 2 апреля в газете «Киевлянин» можно было прочесть следующее: «Спектакль 31 марта закончился новой одноактной пьеской А. П. Чехова „Юбилей“. Это пьеска несколько карикатурная, но не лишенная наблюдательности и той свежести юмора, блестки которого рассеяны по всем крошечным беллетристическим произведениям талантливого автора. Благодаря непринужденной и оживленной игре г. Чужбинова, г-жи Шаравьевой, г. Долинова и г-жи Чужбиновой в театре все время стоял несмолкаемый хохот. Театр был полон».⁵

Эта мини-рецензия в контексте многочисленных отзывов газеты «Киевлянин» на прижизненные постановки пьес Чехова по-своему уникальна. Дело в том, что эта газета на протяжении полутора десятилетий вела унылую и мелочную войну с серьезными произведениями упомянутого «талантливого автора», блестки юмора которого, как снисходительно указывал киевский рецензент, «рассеяны по всем крошечным беллетристическим» его произведениям. Что ж, некогда Чехов в молодом задоре сам объявил войну мракобесному органу печати, и как раз в одной из «блесток» своей юмористики, точнее в одном из «Обер-верхов», опубликованных в «Осколках» почти ровно за десять лет до цитированной рецензии — 9 апреля 1883 года:

Верх благонамеренности

Нам пишут, что на днях один из сотрудников «Киевлянина», некий Т., начитавшись московских газет, в припадке сомнения сделал у самого себя обыск. Не нашедши ничего предосудительного, он все-таки сводил себя в квартал.⁶

Театральным обозревателем «Киевлянина» с начала 1880-х служил Измаил Владимирович Александровский (годы жизни точно неизвестны, примерно 1850-е — 1920-е). Вряд ли именно он ассоциировал себя с героем «Верха благонамеренности», и вряд ли вообще у этого героя был конкретный прототип — дело было в общем реакционном, охранительном духе «Киевлянина», известном всей Российской империи. Но как бы то ни было, Александровский последовательно ругал все киевские соловцовские спектакли по пьесам Чехова, начиная «Ивановым» и кончая «Тремя сестрами».

Однако же «Юбилей» привел обозревателя в благодушно-снисходительное настроение. Видимо, игра соловцовской труппы была и впрямь «непринужденной и оживленной».