bDOI: 10.31860/0131-6095-2021-4-77-89

© Т. Г. Иванова

ТРАНСФОРМАЦИИ ТОПОСА «БИТВА КАК ПИР» В ИСТОРИЧЕСКИХ ПЕСНЯХ XVIII-XIX ВЕКОВ

Одним из топосов, пронизывающих русскую культуру на протяжении многих веков, является топос «битва как пир»: военное сражение метафорически изображается в образах застолья. Этот топос характерен и для средневековой литературы, и для устно-поэтической традиции.

В качестве одного из ранних примеров мы можем назвать Слово о полку Игореве — памятник древнерусской литературы XII века. О битве русских князей Игоря и Всеволода с половцами в Слове читаем: «Бишася день, бишася другый; третьяго дни къ полуднiю падоша стязи Игоревы. Ту ся брата разлучиста на брезѣ быстрой Каялы; ту кроваваго вина не доста; ту пиръ кончаша храбрiи русичи: сваты попоиша, а сами полегоша за землю Рускую».¹

Предметом нашего исследования являются русские исторические песни XVIII-XIX веков, т. е. произведения Нового времени. Хронологический разрыв между Словом о полку Игореве и песнями, которые в науке принято называть «младшими» историческими песнями, — шесть-семь столетий. Мы не предлагаем последовательный обзор эволюции названного топоса в устно-поэтической традиции, а даем лишь поздний срез XVIII-XIX столетий.

Напомним, что исторические песни нового времени в основном складывались в солдатской среде — социальном слое, созданном в эпоху решительных преобразований Петра I. Российская регулярная армия на протяжении XVIII-XIX веков фактически непрерывно так или иначе находилась в военных ситуациях: четыре русско-турецких войны в XVIII веке и четыре в XIX столетии (включая Крымскую и Балканскую); три русско-шведских войны в XVIII веке (включая Северную войну) и одна война в XIX веке; участие России в войне против Пруссии во время Семилетней войны; русско-французские войны (в том числе и война 1812 года); две русско-персидские войны в XVIII веке и две войны в XIX веке; хивинские походы (три похода за два столетия); добавим сюда и длительную Кавказскую войну 1817-1864 годов. Песни отражали конкретные походы, военные столкновения, осады крепостей, запечатлевали имена военачальников, новое географическое пространство, в котором оказывался русский человек, т. е. исторические песни выполняли важную хроникальную функцию. Историческая песня активно осваивала новую лексику, которая входила в сознание крестьянина, когда он, оторванный от привычного земледельческого труда, становился солдатом: картечь, штык, лафет, гренадеры, бомбардиры, канониры, фрегат, фланг, ранцы и т. д.

Следует отметить, что солдатская среда вносит в устную традицию не только новое содержание, но и новые формы. Фольклорная песня начинает ориентироваться на литературные образцы, которые солдатам, находившимся в непосредственной близости к образованным офицерам, были гораздо лучше знакомы, чем крестьянину-землепашцу. В исторической песне появляется рифма, которую не знает традиционный песенный фольклор русского народа, и новый стихотворный размер — те самые формы стихотворного размера, которые были освоены русской литературой только со времен Ломоносова и Тредиаковского.

Материалом для нашего сообщения послужили сборники академической антологии «Исторические песни XVIII века», «Исторические песни XIX века» и сборник С. Н. Азбелева «Исторические песни».²

Топос «битва как пир» или, по-другому, метафорический кулинарный код военного сражения в текстах XVПI-XIX веков представлен в двух ситуациях: 1) в насмешливых словах русского солдата или военачальника, направленных в сторону противника, 2) в словах персонажа, воспринимающего свое ранение или тяготы военной жизни в кулинарных образах.

1. Слова русского солдата, обращенные к неприятелю. Эталонным примером может быть эпизод из знаменитого сюжета «Платов в гостях у французов» (цикл о войне 1812 года): казачий генерал, неузнанным побывавший в стане противника, при отъезде издевательски-насмешливо кричит «французскому ротозею»:

Про тебя у нас, ворона,

Пироги напечены,

Пироги напечены

Да сухари насушены.

Пирогам будем кормить,

А сухарям по крылью бить...

(ИП XIX, № 137, ст. 62-67)

См. также:

Про тебя, ворона, блины напечены,

Блины напечены, пушки заряжены.

(ИП XIX, № 138, ст. 33-34)

Ряд примеров рассматриваемого топоса мы находим в цикле песен о Крымской войне. Напомним, что помимо Крыма и Севастополя военные действия в войне 1853-1856 годов имели место также на Дунае, на Кавказе, на Белом море, на Балтике. Командующим английской эскадрой на Балтике был вице-адмирал Чарльз Джон Нейпир (1786-1868), имя которого попало в песни. Вошедшие в Балтийское море летом 1854 года английские корабли в сентябре, в преддверии зимы, ушли в свои порты и начали готовиться к кампании 1855 года. В свою очередь, Россия, осознавая, что возможна непосредственная угроза Санкт-Петербургу, за зиму 1854/1855 годов построила 32 винтовые канонерские лодки для плавания в мелководном Финском заливе. Эти суда вместе с минными заграждениями сыграли большую роль в защите Свеаборга (Гельсингфорса / Хельсинки), Ревеля (Таллина) и Кронштадта. Действия пришедшего летом 1855 года в Балтику английского и французского флотов оказались малоэффективными. Планы по атаке на Свеаборг и Выборг были сорваны, и Нейпир вскоре был отправлен в отставку.

В фольклорной традиции сохранилось несколько песен, отражающих события на Балтийском море. В сюжете «Не<й>пир у Кронштадта» мы находим следующий вариант топоса:

Уж на славу же, по-русски,

Зададим вам пир.

Пир уже такой, что вспашет,

Сам Непир старик запляшет

Русского бычка.

Хлебом-солью Русь богата,

На приемы таровата,

Любит угостить.

Для друзей почнет картузы,

И чугунные арбузы

Будут вам в привет.

А как ближе будет к встрече,

Вместо сладких дуль картечи

К вам пошлем на борт.

А от скуки, для потехи,

Есть свинцовые орехи,

Только раскуси...

(Азбелев, № 239, ст. 23-39)

«Кулинарный» топос военных действий сказывается и в другом тексте. Солдаты обращаются к врагу: «Ты попробуй русской булки, / Русский любит угощать» (ИП XIX, № 371, ст. 11-12; сюжет «Русские охраняют Балтийские берега» из цикла песен о Крымской войне). В песне из цикла о Кавказской войне мы встречаем слово «гостинец». О горцах, противостоявших русским солдатам, читаем: «Они — шасть, а тут гостинец / Припасен давно для них» (Азбелев, № 259, ст. 27-28; сюжет «Окончательная победа над Шамилем»).

В массиве материала, которым мы оперируем, можно выделить различные версии рассматриваемого топоса. Интересной является версия, в которой появляется топонимическая составляющая: кулинарные образы вписываются в определенный локус. В песне «Русские солдаты и царь готовятся встретить шведского короля» из цикла о Северной войне 1700-1721 годов между Петром I и солдатами происходит следующий диалог:

«Уж вы детушки мои, ребятушки!

Что нам делать, что нам делати?

К нам хотел шведский король в гости побывать,

Хотел в гости побывати.

Да и чем его, детушки, будем потчевать, будем потчевати?

У нас, детушки-ребятушки, пиво не варено, зелена вина нет». —

«У нас, батюшка православный царь, все готово, все приготовлено,

Как у нас, братцы-ребятушки, в Москве пироги печены,

В Москве пироги печены, в сухари они крошены,

В сухари они крошены, в Туле сушены,

В Туле сушены, по солдатам розданы»...

(ИП XVIII, № 58, ст. 23-32; здесь и далее курсив мой. — Т. И.)

В другом варианте этого же сюжета вся образная система интересующего нас топоса представлена в словах Петра I:

Уж мы чем бы его, братцы, стали потчевать?

У нас пиво невареное, зелено вино некуреное,

Только есть у нас одно угощеньице —

Сухари сушеные,

В Туле сушены, мелко крошены. (ИП XVIII, № 62, ст. 13-17)

См. также еще один вариант: «Уж как есть у нас для него сухари накрошенные: / Они в Туле крошены, в Москве высушены» (ИП XVIII, № 61, ст. 25-26; курсив мой. — Т. И.).

Версия с топонимической составляющей встречается и в других сюжетах XVIII века, например в песне «Шведский король требует возвращения городов» (ИП XVIII, № 410-436), отражающей одну из русско-шведских войн XVIII столетия. 21 июня 1788 года, при Екатерине II, шведская армия во главе с королем Густавом III вторглась в Россию. Целью шведов было возвращение земель (включая устье Невы, т. е. Петербурга), отошедших России во времена Петра I. Война для России оказалась победной. Верельский мирный договор (г. Верель, ныне Финляндия) 3 августа 1790 года аннулировал все территориальные претензии Швеции.

В одном из текстов читаем:

У нас есть чем принять, есть чем потчевать его:

У нас есть ли пироги, они в Туле печены,

Они в Туле печены, в Москве маком чинены;

У нас есть ли сухари, они в Туле крошены,

Они в Туле крошены, в Москве высушены;

Еще есть ли у нас похлебочка — у солдата на бедре,

У солдата на бедре, да что на левой стороне!

(ИП XVIII, № 411, ст. 20-26; см. близкую версию: № 418, ст.19-23; № 434, ст. 35-39)

См. также вариант из этого же сюжета с образом не пирогов, а хлебов:

Уж мы хлебов напечем

В каменной матке Москве,

На пушечном на дворе;

Горяченка похлебочка

У солдатушек в ружье; <...>

Уж мы станем этого гостя,

Станем потчевати.

(ИП XVIII, № 412, ст. 44-52)

В одной из песен мы находим следующий выразительный текст:

Ой да и есть у мене сухари, только в Туле печены,

Покушай мои сухари, только зубы береги,

Когда зубы не уберегешь, тады тут жа пропадешь...

(ИП XVIII, № 426, ст. 11-13)

См. также из этого же сюжета «Шведский король требует возвращения городов»: «Есть у нас сухари — они в Туле крошены, / Они в Туле крошены, в Москве высушены» (ИП XVIII, № 424, ст. 19-20; курсив мой. — Т. И.).

В приведенных отрывках упоминаются Москва, которая в сознании солдат и в конце XVIII века остается главным городом страны, и Тула. Тула в построении этой метафоры возникает, естественно, не случайно. В городе в XVII веке началось активное развитие кузнечного ремесла. В конце этого столетия именно здесь развернул свою деятельность предприимчивый кузнец Никита Демидов. В 1712 году в Туле был поставлен первый государственный оружейный завод, и с этого времени город стал центром производства оружия в России.

Помимо устойчивых топонимов Москва и Тула в рассматриваемом топосе в песне «Шведский король требует возвращения городов» мы находим и другие (случайные) географические имена. В одном из вариантов, где шведский король заменен «королем пруцким» (явное влияние песенного цикла о Семилетней войне), появляется Париж (что вызвано, вероятно, влиянием поздних песен, посвященных войне 1812 года):

Для тебя ли, король пруцкий, я гостинцев припасу, сухарей насушу,

Они в Туле были сушены, а за Парижем вчера розданы.

(ИП XVIII, № 432, ст. 6-7) Находим в топосе и Ярославль:

Уж вам евти сухари у нас были

В Туле крошены,

В Ярославле сушены,

К Москве вывезены!

(ИП XVIII, № 422, ст. 38-41)

Топонимическая версия имеется и в песнях о русско-турецких войнах. В сюжете «Румянцев ведет войско против турок» читаем:

Уж и чем-то нам, ребята, гостей потчевать?

Как у нашего царя припасено, собрано,

Пиво пьяно сварено и зелено вино.

На закуску, на прикуску — всё сухие сухари,

Они в Туле напечены, в Москве сушены.

(ИП XVIII, № 440, ст. 2-6)

В песне «Русские войска получают приказ готовиться к сражению» из цикла о войне 1812 года наличествует Москва:

Есть чем потчевати,

Уж как есть у нас, ребятушки,

Есть крупа, есть мука,

Уж как есть у нас, ребятушки,

Аржаные сухари,

На заводах печены, ребятушки,

В Москве высушены.

(ИП XVIII, № 44, ст. 28-34)

Выразительной является версия рассматриваемого топоса, строящаяся на образах столового убранства:

Уж мы сделаем, государыня, про пруцкого обед:

Уж мы столики поставим во зеленых лузях,

Уж мы скатерти расстелем по шелковой траве,

Уж мы ложечки приставим и каменной к стене,

Уж мы яства принесем — штыки-ружья поберем,

Штыки-ружья поберем, ему голову снесем...

(ИП XVIII, № 433, ст. 25-30; сюжет «Шведский король требует возвращения городов»)

Варианты:

Не пугайтесь вы его!

Мы столики расставим и скатерти разберем,

Тарелочки раскладем и кушанье припасем,

Мелки пушечки зарядим, короля в полон возьмем!

(ИП XVIII, № 415, ст. 12-15; сюжет «Шведский король требует возвращения городов»)

Да разставим-ко мы столики, ой всё дубовенькие,

Ой да накатем-ко мы пушечек всё со ядрышкамы.

А уже мы станем ему подавать, не успеет принимать.

(ИП XVIII, № 423, ст. 18-20; сюжет «Шведский король требует возвращения городов»)

Укажем на то, что топос «битва как пир» может быть представлен и версией, в которой дается расшифровка метафорических образов:

Приготовим мы закусочки —

Звонки медны пушечки.

(ИП XVIII, № 435, ст. 31-32; сюжет «Шведский король требует возвращения городов»)

В сюжете «Французский король пишет Александру I» из цикла о войне 1812 года Кутузов утешает царя в ответ на французские угрозы:

Мы поставим ему столы — пушки медные,

Как скатерть постелим ему — горнодерушков.

Закусочку ему положим — ядра чугунные,

Пойлице ему нальем — зелен порох.

(ИП XIX, № 36, ст. 15-18)

См. также:

А мы столики поставим ему — пушки медные,

А мы скатерти ему постелим — вольны пули,

На закусочку поставим — каленых картечь;

Угощать его будут — канонерушки,

Провожать его будут — все козачушки.

(ИП XIX, № 37, ст. 15-19)

Образный ряд столового убранства — но с совсем иной расшифровкой, связанной с перечислением петровских полков, — мы находим в одном из вариантов сюжета «Русские солдаты и царь готовятся встретить шведского короля»:

Уж мы столики расставим — Преображенский полк,

Скатерти расстелем — полк Семеновский,

Мы вилки да тарелки — полк Измайловский,

Мы поильце медяное — полк драгунушек,

Мы кушанья сахарны — полк гусарушек,

Потчевать заставим — полк пехотушек...

(ИП XVIII, № 60, ст. 12-17)

См. в сюжете «Шведский король требует возвращения городов» имена полков:

Мы шведу-королю три гостинца поднесем:

Как и первый гостинец — полк Семеновский пошлем,

А второй-то гостинец — полк Ивановский — пошлем,

А на третий-то гостинец — саблей голову снесем.

(ИП XVIII, № 420, ст. 13-16)

В одном из вариантов этой же песни мы находим образы, взятые из флотской жизни:

Ой мы столики ему поставим — Черные, ох, мы корабли.

Ой да мы скатертки ему постелем — Тонкие белые паруса.

Ой да уж мы кушанья ему составим — Черные, ох, мы пушечки,

Ой да уж мы черны пушечки поставим, Чугунные, ох, мы ядрышка.

(ИП XVIII, № 410, ст. 42-49)

Многие примеры топоса «битва как пир», как уже видно по приведенным цитатам, демонстрируют нам сочетание метафорики, ее расшифровки и прямого значения:

Мы яствице приготовим ему — бомбы с ядрами (расшифровка метафоры),

А другое отошлем ему — пушки с лафетами (прямое значение),

На закусочку подадим ему славную чиненочку... (метафорическое значение)

(ИП XIX, № 38, ст. 15-17; сюжет «Французский король пишет Александру I»)

См. также:

Вместо столиков мы накроем-то

Медны пушечки со лафетами, со лафетами.

Со лафетами.

На закусочку начиним ему

Славны бомбы со картечами, со картечами.

(ИП XIX, № 40, ст. 43-47; сюжет «Французский король пишет Александру I»)

Чем будем, ребята,

Гостя потчевати?

У нас, ребята,

Есть крупа и мука,

Есть крупица,

Есть мучица,

Есть сухие сухари (метафорическое значение),

На закуску дадим ядра,

Есть на встречу картечи! (прямое значение)

(ИП XIX, № 43, ст. 28-36; сюжет «Русские войска получают приказ готовиться к сражению»)

В одном из вариантов песни «Русские солдаты и царь готовятся встретить шведского короля» в ответ на вопрос Петра I о том, чем будут «потчевать» неприятеля, солдаты заявляют:

Ах ты гой еси батюшко благоверный царь,

Снаряженные столы у нас на руках.

Снаряженные столы — твои государевы полки (расшифровка метафоры),

Красное питье у драгунов в палашах,

Каленые орехи у солдат во сумах (метафорическое значение) —

Тем-то короля станем потчевать,

Тем-то шведского будем чествовать...

(ИП XVIII, № 59, ст. 23-29)

Еще одна версия являет вплетение рассматриваемого топоса в другие топосы — в топос требования со стороны противника предоставить «квартирушки» в российских городах. См. пример с расшифровкой метафоры:

Уж мы выставим ему квартирушки — Ему поля чистые,

А князьям-то его, боярам — Им пушки медные,

А на закусочку-то ему — Ему пули меткие.

(ИП XIX, № 39, ст. 27-32)

Кулинарный код, как видно из приведенных примеров, пользуется термином «пир», который наличествует уже в Слове о полку Игореве («ту пиръ докончаша храбри русичи»). Знает песня и слово «обед». В песне «Англичане обстреливают деревню» из цикла о Крымской войне говорится об угрозе Кронштадту:

Из заморской за земли

Выходили корабли

Под Кронштадт гулять.

Увидали деревушку

Зарядили туго пушку

И давай стрелять.

Во Кронштадте было пышно,

Собирались, было слышно,

В Питер на обед.

(ИП XIX, № 374, текст приведен целиком; здесь и далее курсив мой. — Т. И.)

В сюжете «Шведский король требует возвращения городов» есть топос угрозы со стороны неприятеля — захватить Петербург и Москву. Высказана эта угроза в образах «обеда», «ужина» и «завтрака»:

Во Питере пообедаю, в Москву ужинать прийду,

Под Москвой-то я ночую, поутру рано в нее вступлю.

(ИП XVIII, № 433, ст. 6-7)

Всю Русеюшку пройду, в каменную Москву зайду,

Вот я в Астрахань взойду позавтракать, а в Москву —

пообедать,

В Москву — пообедать, в Питенбурхе буду ночевать…

(ИП XVIII, № 418, ст. 7-9)

Образная система разных топосов историко-песенного фольклора, таким образом, оказывается взаимопроницаемой.

Все приведенные примеры демонстрируют трансформационные возможности рассматриваемого топоса в произведениях XVIII-XIX веков. С другой стороны, мы можем отметить сворачивание топоса до одного слова, например «потчивать»:

Как заутра к нам француз в гости хотел быть,

Чтобы было у нас чем его потчивать.

(ИП XIX, № 42, ст. 9-10; сюжет «Русские войска получают приказ готовиться к сражению» из цикла о войне 1812 года)

Второй глагол, за которым прочитывается топос «битва как пир» — «угощать». В песне из цикла о Крымской войне читаем: «Не в первой раз супостата / Угощать штыком» (Азбелев, № 245, ст. 5-6; курсив мой. — Т. И.; сюжет «Князь Бебутов разбивает Ахмет-пашу»).

2. Слова персонажа, воспринимающего свое ранение или тяготы военной жизни в кулинарных образах. Все приведенные нами примеры рисуют ситуацию уверенного ответа русских солдат неприятелю. Однако имеются примеры и другого плана: представитель русского воинства оказывается в страдательном положении, что также рисуется в кулинарных образах. Так, в сюжете «Краснощеков ранен» из цикла песен о Семилетней войне ранение русского генерала Федора Ивановича Краснощекова (1710-1764) дано в образах опьянения («пьян сидит, пьян шатается», ст. 7). Герой заявляет:

Напоил меня пруцкий король,

Напоил тремя пойлами, тремя разными:

Первое пойло — пулечка свинчатая,

Другое пойло — сабля булатная,

Третье пойло — копье вострое.

(ИП XVIII, № 403, ст. 14-18)

Варианты:

Напоил меня супостат, прусской король,

Тремя пойлами, тремя разными:

Первое пойлице — сабля вострая,

Другой пойлице — ружье огненно,

Третье пойлице — калена стрела.

(ИП XVIII, № 404, ст. 14-18)

Еще перво-то пойлице — свинцовая пуля,

Другое-то пойлице — строево ружье,

А третье-то пойлице — калена стрела.

(ИП XVIII, № 405, ст. 29-31)

Как видим, песня здесь дает расшифровку образов кулинарного кода.

В песне «Суворов ранен», явно построенной по модели песни «Краснощеков ранен», матушка героя принимает его слабость от ранения за опьянение:

«Ой ты сын, ты сын мой, чадо милое,

Ты зачем же, сын, рано напиваешься?» —

«Я не сам-то собою напиваюся —

Напоил меня француз свинцом-порохом,

Опохмелил меня чугунными ядрами».

(ИП XVIII, № 496, ст. 28-32) Варианты: «Ты зачем, пошто пьян напиваешься,

Зелена вина упиваешься?» —

«Я не сам-то собой пьян упивался,

Напоил меня злой прусский король,

Не вином поил — свинцом-порохом,

Он хмелил меня из медной пушечки».

(ИП XVIII, № 497, ст. 24-29)

«Ты дитя ли мое, чадо милое,

Ты почто так крепко упиваешься,

С зелена вина забываешься?» — <...>

«Что не сам-то я напиваюся —

Напоил меня злой пруцкой король,

Напоил меня он свинцом-порохом,

Опохмелил он из медной пушечки».

(ИП XVIII, № 498, ст. 27-35)

В песне «Казаки возвращаются из похода» из песен о русско-турецких войнах, где отсутствует ситуация ранения, путая этническую сущность противника («пруцкой король» вместо турок), солдаты говорят государыне (т. е. Екатерине II) о тяготах войны:

Напоил-то нас пруцкой король,

Тремя пойлами, тремя разными:

Первое пойлице — свинцом-порохом,

Другое пойлице — саблями вострыми,

Третье пойлице — копьями вострыми.

(ИП XVIII, № 492, ст. 17-21)

В тексте «Князь Бебутов разбивает Ахмет-пашу» из цикла о Крымской войне (речь идет о действиях на Кавказе) «свинцовые орехи» (т. е. пули и пушечные снаряды) предназначены не неприятелю, а русским солдатам:

Хоть свинцовые орехи

Нам и сделали прорехи —

Да не в первый раз.

(Азбелев, № 245, ст. 34-36; сюжет «Князь Бебутов разбивает Ахмет-пашу»)

Обобщим образную систему топоса «битва как пир» в исторических песнях XVIIIXIX веков. Топос имеет предметный и акциональный планы.

Ядром образной системы топоса «битва как пир» в песнях XVIII-XIX веков являются образы, связанные с зерновыми культурами — главными для русского крестьянина: блины; булки; крупа, крупица; мука, мучица; пироги; сухари (аржаные, сухие); хлеба; хлеб-соль. Хлеб в традиционной культуре — исключительная ценность. В этнолингвистическом словаре «Славянские древности» приводится следующее определение хлеба: «Хлеб — в традиционной культуре высшая жизненная ценность, „дар Божий“, главный ресурс жизни, символ достатка, благоденствия, здоровья и плодородия; повседневная и обрядовая реалия, обращение к которой в высшей степени ритуализировано и подчинено множеству предписаний и запретов; объект почитания и сакрализации; средство общения людей между собой и живых с умершими; магическое средство (продуцирующее, защитное, лечебное и др.)».³ Семиотическая нагруженность хлеба как символа жизни безусловна. В историко-песенном фольклоре хлеб (и его производные) помещается в иронический контекст. Однако, подчеркнем, частотность хлебных образов свидетельствует о том, что песни опираются на бытовой, обрядовый и фольклорный опыт русского крестьянства.

Рассматриваемый топос, как видно из приведенного списка, включает разные виды мучной выпечки — от самой древней блины до поздней булки. Слово булка — позднее заимствование из польского языка, куда оно в свою очередь проникло из французского или итальянского («круглый хлеб»). Таким образом, слово булка в рассматриваемом топосе является примером проникновения в фольклор XVIII-XIX веков новой лексики.

Похлебкой, как известно, в допетровской Руси назывались все жидкие блюда русской кухни. Основой похлебок могли быть рожь, чечевица, ячмень, горох, т. е. зерновые культуры. Знаменитый казацкий кулеш — это похлебка из пшена, сала и лука. Похлебка, таким образом, это еще одно из проявлений быта крестьянина-землепашца. Именно поэтому этот образ попадает в рассматриваемый топос.

Интересен ряд образов, связанных с питьем: вино зелено; пиво; питье; поильице; пойло; пойлице. Центральными образами здесь являются пиво и зелено вино. Пиво, как известно, — важнейший обрядовый напиток русского крестьянства, причем напиток, варившийся, подчеркнем, из зерновых культур.⁴ Зелено вино на Руси — это не виноградное вино, а хлебное (от слов «зелие», «злак»), т. е. водка с добавлением трав. Нам важно опять подчеркнуть, что и в ряду образов пития в центре оказываются напитки, связанные с зерном.

Приведенные выше примеры с пивом и зеленым вином опосредованно связаны со Словом о полку Игореве («ту кроваваго вина не доста»). Кулинарный код в Слове явлен исключительно в образе «кровавое вино»; других образов этот памятник в рассматриваемом топосе не содержит. Эпитет «кровавое» определенно и недвусмысленно раскрывает содержание метафоры.

В песнях XIX века обращают на себя внимание образы арбузов и дуль (плоды определенного сорта груш). Понятно, что эти образы в русский фольклор попадают поздно. Арбуз, произрастающий в Астраханском и Волгоградском регионах России, — это экзотический для русского крестьянина плод. Только в XVII веке со времен царя Алексея Михайловича эта ягода стала поставляться к царскому столу. В сознании крестьянина (и солдата) арбуз занял свое место по мере того, как русский человек закрепился на территории нижнего Поволжья.

С дулей (грушей), казалось бы, русский крестьянин был знаком много ранее, чем с арбузом. Груша произрастает не только в южных регионах России, но и в средней полосе. Однако, как известно, крестьянство не практиковало садоводство. Хлебопашество было главным делом его жизни. Именно поэтому если яблоня и яблоко еще и вошло в поэтическую систему русского фольклора, то груша осталась далеко на периферии устной традиции. Дуля в рассматриваемом топосе — это, очевидно, позднее явление в фольклоре.

Мак, произрастающий в степной и полустепной зоне, с очевидностью стал знаком русскому крестьянину также очень поздно. Добавление мака в хлебобулочные изделия в качестве начинки — это новшество, с которым крестьянин познакомился, скорее всего, именно на солдатской службе.

В рассматриваемом топосе имеются и лексемы, дающие обобщающее название кулинарным изделиям: гостинец; закуски, закусочки; кушанья; прикуска; угощеньице; чиненочка (начинка); яства, яствице. Слово яства (яствице) в языке устной традиции закрепилось еще в былинах. Слово гостинец очевидно связано с лексемой гость (купец) и в своем значении трансформировалось от «большая дорога, по которой едут гости (купцы)» до «подарок» (привезенный откуда-то). В современном значении подарок слово употребляется с XVI века.

Многообразным оказывается круг атрибутов застолья: вилки; ложечки; столы, столики; скатерти; тарелки, тарелочки. В значении «плоская круглая посудина» слово тарелка (тарель) на Руси известно с XVI века — от фр. и нем. Teller через польский язык. В традиционной культуре тарелка включена в обрядовые комплексы.⁵ Вилка в России появилась только в XVII веке; в крестьянском же быту — пожалуй, лишь в XIX столетии. Тем не менее традиционная культура включила этот вид столовых приборов в свой обиход и нагрузила предмет обрядовыми значениями и запретами.⁶ Все это способствовало включению данных слов в образную систему рассматриваемого топоса. Для обозначения общей ситуации топоса «битва как пир» песня использует слова «пир» и «обед». Лексема «пир», напомним, зафиксирована и в Слове о полку Игореве. Топос, таким образом, оказывается поразительно времяемким: он сохраняет свое значение не только в содержательном и метафорическом плане, но и на уровне лексики.

Взаимопроницаемость образной системы различных топосов — это еще один аспект, который мы можем наблюдать на исследуемом материале. Укажем также, что топос «битва как пир» в традиционной культуре реализуется не только в исторических песнях Нового времени, но получает и смеховое оформление в батальной лубочной картинке, в приговорах раешников, скоморошинах и небылицах.

Историко-песенный фольклор Нового времени позволяет составить целый реестр топосов (среди них, например, «битва как пашня» — тексты ИП XVIII, № 70, 80, 204, 448), представляющих различные вариации и трансформации и позволяющих рассмотреть укорененность образов в традиционную культуру русского народа. Топос «битва как пир» — это лишь одна из универсальных метафор русского фольклора.