DOI: 10.31860/0131-6095-2021-1-227-228

© Н. А. Богомолов, © Е. А. Пономарева

ADDENDA

Год назад один из авторов этой заметки опубликовал фрагменты из ряда писем известного литературоведа Ивана Никаноровича Розанова (1874-1959) к жене из Кисловодска, где он отдыхал в санатории ЦЕКУБУ. Его соседкой там некоторое время была А. А. Ахматова, и в письмах довольно много упоминаний о ней, кратких пересказов разговоров, отзывов Ахматовой о писателях и др.¹ Эти письма откололись от основного архива Розанова, хранящегося в Отделе рукописей РГБ, и оказались в Государственном музее А. С. Пушкина в Москве в составе его прославленной «Библиотеки русской поэзии». Однако в свою очередь от них откололось и попало в частное собрание небольшое письмо, дающее несколько дополнительных подробностей и любопытных характеристик для воссоздания облика Ахматовой и ее интересов как читательницы французской поэзии в связи с творчеством Пушкина.

Письмо на почтовой бумаге небольшого формата, вероятно, из набора с видами города и его окрестностей.² Верхнюю треть листа занимает картинка под названием «Кисловодск. „Храм Воздуха“». Сверху над изображением Розанов написал: «Я посылал уже „Храм Воздуха“ вблизи. Теперь он издали». Затем нарисована обращенная к правому краю картинки стрелка, около которой слова: «Эльбрус с этой стороны».

Само письмо начинается под картинкой, и поначалу Розанов продолжает писать чернилами, указывая по левому краю даты: «9 VII суббота / 21ый день (21/35)», а по правому — «№ 21 (23)». Затем он переходит на карандаш. На лицевой стороне — вполне бытовые записи: «6 ч. вечера. Сижу в парке на лавочке. Через дорожку несколько молодых дубков. Зайдешь за эти дубки и увидишь „Храм Воздуха“ приблизительно в таком виде, как он на этой картинке.

21/35, т. е. 3/5 с сегодняшним днем кончился. День был ванный, т. е. посвященный этой процедуре (у меня ванны начинаются почти всегда в 10 ч. 30 м., в 11.30 или 11.15 я уже дома) и многократному лежанию до обеда».

Очевидно, что он считает дни, оставшиеся до окончания его пребывания вдали от жены, и тщательно нумерует доказательства того, что пишет каждый день (вторая цифра, видимо, увеличивает количество писем за счет посланных с дороги).

Самое интересное записано на обороте: «А. А. удивляет меня своими познаниями в литературе и истории. Про Пушкина говорит она не как любительница, а как пушкинистка, занимавшаяся специально исследованиями в этой области. Особенно интересует ее вопрос о влиянии на Пушкина французской поэзии, в частности Буало. Татьяна Ларина, по ее словам, напрасно признается „типично русской“. На создание этого типа повлияло стихотворение А. Шенье, переведенное Пушкиным: „Ты вянешь и молчишь, тоска тебя снедает“.

А. А. уже несколько лет „вегетарианка“. Молока она не любит и вместо молочно-растительного стола признает только растительный. „Пасусь!“ — сказала она про себя. Она нередко выражается образно: сегодня ей пришлось под дождем пробираться осторожно в контору. „Как кошка по снегу“, — определила она. Ненавидит она переводы, неразрезанные книги и... и почему-то... Украину».

Несмотря на малый объем, извлечь из публикуемого текста удается не так уж мало. Прежде всего, следует учитывать лишнее свидетельство интереса Ахматовой к Буало, о чем известно немного. Р. Д. Тименчик писал: «В зиму 1926/27 г. Ахматова усиленно занималась поисками французских источников Пушкина. По-видимому, с этой работой связаны сведения, которые один из современников сообщал со слов Ю. Н. Верховского: „Весь прошлый год он пробыл в Петербурге. Бывал у Ахматовой. Говорит, что она почти всю зиму пролежала: у нее туберкулез кишок. Она очень, очень много читает, прочла всего Вольтера, всего Буало, которого она, оказывается, очень любит“».³ Ср. также записанное Л. К. Чуковской гневное замечание Ахматовой о Брюсове, не прочитавшем вовремя Буало.⁴

Любопытные уточнения вносят и фразы о влиянии Шенье. Как достаточно хорошо известно, Ахматова весьма интенсивно занималась вопросом о Пушкине и Шенье за год до интересующего нас момента. Главный свидетель этого — П. Н. Лукницкий. 15 мая 1926 года он записал: «...АА сегодня высказывала свои мысли по поводу влияния Шенье на „Евгения Онегина“. Попробую изложить их суть. <...> Тезис АА таков: все четыре главных действующих лица „Евгения Онегина“ (Онегин, Ленский, Татьяна и сам Пушкин) — вопреки явному желанию Пушкина резко разграничить их типы (Онегин — байронического типа герой, Ленский — чистейший романтик германского склада и т. д.) — носят в себе очень явные классические черты. И давая их характеристику, Пушкин непроизвольно включает в них классические элементы из Шенье и, вероятно («вероятно» — потому что АА этого не знает), из других классиков. Скажу лишь о Ленском (потому что АА обнаружила это сегодня — обнаружила с большой очевидностью). Описание могилы Ленского (глава 6, строфы XI, XII) в точности совпадет со стихотворением „Гроб юноши“, а источник последнего — элегия (?) Шенье. <...> Влияние Шенье на три остальные фигуры АА найдено раньше, и, кажется, у меня отмечено уже».⁵ К сожалению, Лукницкий или не записал этого, или записи оказались утрачены. Отчасти мы теперь можем восстановить хотя бы то, что Ахматова думала по поводу Татьяны.

Отметим кстати, что чуть позже, ровно за год до публикуемого письма, Лукницкий зафиксировал ее слова при разговоре о «Поэтическом хозяйстве Пушкина» Вл. Ходасевича: «…это точная наука, не рассуждения вроде „тип Татьяны как русской женщины“ или Айхенвальд».⁶ То есть формула «типично русская» признается ею ошибочной в принципе, она должна быть заменена исследовательскими методами самой Ахматовой или Ходасевича. Не будучи подлинными специалистами в области пушкинской библиографии, не можем быть полностью уверенными, но единственная известная нам работа, подробно освещающая тему влияния «Ты вянешь и молчишь, тоска тебя снедает.» на разработку образа Татьяны идет как раз по пути фиксации «типа Татьяны как русской женщины»: автор не знает или делает вид, что не знает источника пушкинского стихотворения — стихов А. Шенье.⁷ Еще одна работа исходит лишь из самой общей констатации: «Работа над переводом элегии была для Пушкина своеобразным этюдом к характеру Татьяны — пробой красок, поиском интонаций».⁸

Записка Розанова позволяет нам увеличить количество вполне убедительных параллелей между творчеством французского и русского поэтов.