DOI: 10.31860/0131-6095-2023-2-168-173

© Н. Ю. Грякалова

К РАЗРЕШЕНИЮ ОДНОГО ТЕКСТОЛОГИЧЕСКОГО КАЗУСА (НЕИЗВЕСТНОЕ ПИСЬМО А. А. БЛОКА К Д. Н. ФРИДБЕРГУ)

В девятой записной книжке А. А. Блока (сентябрь–октябрь 1904 года), на развороте л. 12 об. и 13, находится следующий стихотворный набросок:

Веселимся, кружимся,

Хороводом тешимся –

Мальчики да девочки,

Ясные звездочки.¹

Красное солнце!

Глянь-ка в оконце!

А в оконце – глянь-ка,²

Мамка да нянька!³

Белая хатка,

Смуглая солдатка!

____________________

Старшая сестрица

Дай-ка нам водицы⁴

____________________

Эй вы ребятки,

Врозь во все лопатки!⁵

Скидавайте шапки

Нянька⁶ то ^___________

Старшая сестрица⁷

Без последних двух строк и с упорядоченной пунктуацией он был опубликован в четвертом томе 12-томного Собрании сочинений поэта как завершенное стихотворение, извлеченное из записных книжек.⁸ Пополнив корпус законченных стихотворных текстов, оно впоследствии включалось В. Н. Орловым и в Полное собрание стихотворений Блока в двух томах,⁹ и в хрестоматийный восьмитомник.¹⁰ И только в процессе подготовки академического Полного собрания сочинений и писем, при дифференциации законченных и незавершенных блоковских текстов, была отмечена немотивированность подобного решения, о чем в преамбуле к т. 4 (Стихотворения, не вошедшие в основное собрание) сказано: стихотворение «Веселимся, кружимся…» «явно не закончено: оно имеет набросок продолжения, не учтенный Ивановым-Разумником» (4, 385). В своем новом текстологическом статусе оно было включено в состав т. 11 (раздел «Незаконченные стихотворения и наброски»).

Однако было бы несправедливо возлагать ответственность за текстологическую ошибку на Иванова-Разумника, проделавшего, как известно, колоссальную работу по освоению архива Блока и подготовке рукописей стихотворных текстов, включая подробное описание их истории, для 12-томного собрания сочинений.¹¹ К тому же существует собственное признание критика, уже опального и потому скрывшегося под псевдонимом: «В четвертом томе „Собрания сочинений“ Александра Блока имеется отдел „Для детей“, в котором находятся одиннадцать стихотворений 1904–1912 годов.

Собственно говоря, этих стихотворений должно быть только десять, предназначенных самим Блоком для этого отдела и напечатанных им при жизни; одиннадцатое стихотворение „Веселимся, кружимся“ (помещенное в отделе вторым) внесено в отдел волею издательства из записной книжки А. Блока и вовсе не предназначалось им для печати».¹² Более того, оно так и осталось в набросках, поскольку работа над ним была прервана по ряду причин, и к этому тексту Блок больше не возвращался, хотя, как уже было отмечено, отдельные его элементы были «использованы» им в дальнейшем.

Окончательно разрешить текстологический казус позволяет неизвестное письмо Блока к Д. Н. Фридбергу от 12 сентября 1904 года, обнаруженное нами в фонде В. Н. Орлова в РГАЛИ вместе с еще двумя посланиями к тому же адресату; к ним приложен автограф стихотворения «Колыбельная песня».¹³ Они относятся к осени 1904 года (сентябрь–октябрь), периоду дружеского общения Блока с товарищами по Петербургскому университету и студенческому литературному кружку – Дмитрием Фридбергом (1880–1961) и Леонидом Семеновым (1880–1917).¹⁴ Письма вложены в двойной лист большого формата, на лицевой стороне отметки, принадлежащие В. Н. Орлову:

Ал. Блок

Три письма Д. Фридбергу

1. 12 сентября 1904 г.

2. 17 сентября 1904 г. (открытка).

3. 8 октября Получены от Дм. Наум. Ефимова (Фридберга)

20.VI.1935.¹⁵

Скорее всего, блоковские письма были переданы исследователю творчества поэта при личной встрече: в той же единице хранения находится конверт с надписью зелеными чернилами рукой Фридберга: «Письма А. А. Блока», в левом верхнем углу которого отмечено: «от Фридберга-Ефимова, Д. Н. 20.VI.1935. Вл. О<рлов>».¹⁶ Оставляя на будущее подробный обзор материалов, поступивших от адресата Блока и отложившихся в архиве литературоведа, как и текстуально зафиксированной здесь же информации, приведем только первое письмо, принципиально значимое для нашего сюжета.

Милый Дмитрий Наумович.

Я еще не начинал хоровода, лучше совсем бросить его. Я брошу. Вот солдатская песня Брюсова (на след. стр.).

Непременно приходите вечером до 20 сентября. Как бы нам сговориться с Вами и с Л. Д.? – Если Вам ничего, я сговорюсь с ним, и назначим какой-нибудь день на этой неделе? Он хотел прийти и верно будет свободен.

Напишу вам заранее, если будет неудобно, – переменим.

Ваш Ал. Блок.

Если увидите В. А., кланяйтесь ему от меня, пожалуйста.

12 сентября 1904 г.

Спб.

Из текста письма – по упоминанию в нем «хоровода» и (под инициалами) Л. Д. Семенова и В. А. Тернавцева, а также «Солдатской песни» В. Брюсова – реконструируются и обстоятельства, его сопровождавшие. Именно в это время В. А. Тернавцев, религиозно-общественный деятель, один из инициаторов диалога Церкви и интеллигенции и организаторов (совместно с Д. С. Мережковским, В. В. Розановым и Д. Ф. Философовым) петербургских Религиозно-философских собраний,¹⁷ где такой диалог стал возможен, на тот момент – чиновник Святейшего Синода (с начала 1906 года – чиновник по особым поручениям канцелярии Обер-Прокурора Синода по отделу образования), курировал разработку новых учебников для начальных классов народных (церковно-приходских) школ. Это предполагало отбор текстов классической литературы, их переложение и адаптацию, включение дидактического материала и, кроме того, поиски возможностей обновления канонического репертуара поэзии для детей. К реализации этой задачи он и привлек молодых поэтов, близких кругу Мережковских и разделявших взгляды адептов «нового религиозного сознания» – Семенова и Фридберга, заинтересованных и в росте популярности, и в литературном заработке. Их имена были анонсированы в редакционном предуведомлении к учебным пособиям – «Букварю»¹⁸ и «Книге для чтения»,¹⁹ выходившим под общим заглавием «Наша школа».

Естественно, в орбиту внимания Тернавцева был вовлечен и Блок. Приглашение к сотрудничеству в образовательно-просветительском проекте было передано Блоку через Фридберга при личной встрече 31 августа 1904 года. Содержание беседы Блок подробно изложил в письме к матери от 2 сентября: «31-ого вдруг пришел перед завтраком Фридберг по делу от Тернавцева, который издает букварь для народных школ (разойдется в десятках тысяч экз<емпляров>, если будет принято) – трехтомный, совсем по-новому, – для развития и облагоражив<ания> вкусов? Там много стихов, и он просит меня написать что-то вроде колыбельной песни. Обещает очень хорошо заплатить и пригласил для разговоров. Пойду к нему завтра, он объяснит лучше Фридберга (понятнее)».²⁰

Это был первый опыт Блока в написании стихов «на заказ», и в следующем письме к матери (после 3 сентября), уже после очного обсуждения предложения, он выражал сомнение в успехе: «Много интересного с Тернавцевым говорил, не знаю, что выйдет из стихов на заказ».²¹ Таким образом, кроме «хороводной», в истории отношений с редакцией «Букваря» появляется еще и заказ на песню в другом жанре – колыбельной. Работа над ней, не столь и простая, отражена в той же записной книжке № 9, где на л. 23 об. – 25 об. расположены черновой набросок и первоначальная редакция будущей «Колыбельной песни» («Спят луга, спят леса…»), доведенной до финала 25 сентября 1904 года.²² Однако в «Букварь», для которого писалась (ср. помету: «Для букваря» в рабочей тетради № 4), она принята не была, а была опубликована позже в детском журнале «Тропинка» (1906. Июнь. № 11), а затем включена Блоком в сборник «Сказки. Стихи для детей» (1913).²³

А что же «хоровод»? Едва начав разработку поэтического замысла, Блок получил уведомление издательской комиссии об отказе от первоначальной договоренности: в письме от 11 сентября 1904 года (за подписью «М. Ф.») автора информировали о решении Училищного совета при Святейшем Синоде не печатать «хороводной песни» и рекомендовали оставить работу над ней.²⁴ Чем было мотивировано подобное решение, неизвестно, возможно, сторонники «модернистских веяний» оказались в меньшинстве. Кстати, стихотворение В. Брюсова «Солдатская» («Так-то, братцы, и с Китаем…») из сборника «Urbi et Orbi» (1903; раздел «Песни»),²⁵ список с которого был послан Блоком при его письме к Фридбергу для формирования редакторского портфеля, также не было опубликовано в рассматриваемых учебных пособиях. Если оно, не лишенное ангажированности политическим моментом, и могло быть признано не соответствующим целевой аудитории – учащимся начальной школы, то совершенно непонятно, по какой причине было отклонено подходящее по всем параметрам стихотворение «Детская» («Палочка-выручалочка…»), направленное Блоком Тернавцеву при письме от 13 октября 1904 года с постскриптумом: «Прилагаю “детскую” песенку Брюсова, о которой Вы говорили».²⁶ В «Книгу для чтения» было включено только стихотворение Брюсова «На колокол» – такое название получил текст – все из того же раздела «Песни» – «Сборщиков» («Пожертвуйте, благодетели…»), имитирующее распев стиха странствующих сборщиков на церковные колокола:

Пожертвуйте, благодетели,

На новый колокол —

Глас Господень.

Звон колокольный

С напевом ангельским

Дивно сходен.²⁷

Это было единственное стихотворение поэта-символиста, опубликованное под патронатом Святого Синода. Присмотримся теперь к микроконтексту – текстуальным элементам, непосредственно примыкающим к блоковскому наброску «Веселимся, кружимся…». На предшествующем ему листе (л. 12) имеется стихотворный набросок, формально и содержательно с «хороводом» не связанный:

Еще прозрачней станешь ты.

Еще бессмертней стану я.

[Кружись и ты – зажги цветы –]

Залог кружащейся мечты –²⁸

Душа последняя моя.

Однако обозначенная в нем тема кружения могла стать импульсом (возможно, бессознательным) к выбору для написания именно хороводной песни – напомним о ключевой роли глагола «кружимся» в вариантах инициальных строк рассматриваемого наброска.

Обращает на себя внимание расположенная над наброском «хоровода» и отчеркнутая от него запись, впоследствии зачеркнутая несколькими косыми линиями: «Сборщики Брюсова», что отсылает к соответствующей «песне». Эта маргиналия была проигнорирована предшествующими поколениями текстологов, а в новейшем издании записных книжек прочитана как «Сборник Брюсова» (13, 157).²⁹ Однако вводимые в научный оборот неизвестные ранее эпистолярные материалы меняют и режим чтения текста, и парадигмы его интерпретации. Резонно предположить, с учетом реконструированного контекста, что Блок мог рекомендовать «Сборщиков» Тернавцеву, подобно другим брюсовским «песням». Известно, что сборник Брюсова «Urbi et Orbi», став для Блока настоящим откровением, был им дважды прорецензирован (см.: 7, 139–141 и 141–144), в свет вышла – летом 1904 года в журнале «Новый Путь» – только вторая, более развернутая и комплиментарная рецензия. Восхитившись «разнообразием брюсовской музы» и выделив контрапункт книги – «лозунг „memento vivere“»,³⁰ рецензент обратил внимание и на раздел «Песни», в частности на две «фабричные» (7, 143). Обращение Брюсова к образцам новейшего фольклора в форме стилизации «наивной» поэзии воспринималось Блоком в контексте брюсовского урбанизма, как часть общей картины современной жизни и ее обостренного восприятия – феномен, который И. Анненский назвал «современной чувствительностью». Кроме того, для Блока, экспериментировавшего в данный период со стихотворными формами, были существенно важны открытия в области стихосложения. В своем отклике на программный сборник «мэтра» Блок не преминул отметить его новации в этом направлении: «Надо заметить, что Брюсов не обременяет читателя не только вариантами одного содержания, но избегает повторений и в размерах. Достаточно указать, что в книге, состоящей из 96 стихотворений, употреблено более 40 разных размеров. При этом некоторые из них (vers libre) усвоены русским стихосложением впервые» (7, 141).

В своем раннем опыте фольклорной стилизации – поэзии «детской», или «наивной», каковой была его «хороводная», Блок избрал ориентиром брюсовские «Песни». Попытка, как мы видели, не удовлетворила поэта, и он оставил свой замысел. Блок больше никогда не возвращался к этим наброскам и, конечно, не считал текст «Веселимся, кружимся…» законченным, почему и не внес его в план предполагаемой книги стихов «Для детей».³¹