DOI: 10.31860/0131-6095-2023-2-269-270

© А. М. Грачева

«ВЕРИЛ В КРАСИВЫЙ ВЫМЫСЕЛ, ПРЕДПОЧИТАЯ ЕМУ ЖЕСТОКУЮ ПРАВДУ ЖИЗНИ...»¹

Монография «Максим Горький — мыслитель, художник, человек» стала последней, вышедшей посмертно книгой доктора филологических наук, профессора Лидии Алексеевны Спиридоновой (25 марта 1934 — 11 января 2022), с 1995 по 2022 год заведующей Отделом изучения и издания творчества А. М. Горького в ИМЛИ РАН, одного из крупнейших специалистов по наследию этого классика русской и советской литературы. Она состоит из вступительного эссе «Знаем ли мы Горького? (Вместо предисловия)», двадцати глав, Послесловия, Списка литературы, а также Указателя имен и сопровождается иллюстрациями. Дробность и стилистическая гетерогенность глав позволяет предположить, что ранее большая их часть являлась отдельными статьями, созданными в разное время. Однако в тексте не указаны данные об их первоначальной публикации. Выявление подобных сведений не входит в задачу рецензента, поэтому будем воспринимать эти двадцать глав как части одной монографии. В названии декларировано изучение и представление читателю фигуры Максима Горького как единства трех ипостасей — «мыслителя, художника, человека». Порядок расположения материала в книге основан на соединении хронологического и семантического принципов. Отдельные главы монографии выявляют то одно, то второе, то третье качество, «природу», «лицо» главного героя. Абстрагируясь от заявленной последовательности, обратимся к анализу репрезентации каждой из них в тексте книги. Наиболее глубоко, на основе использования безграничного богатства материалов хранящегося в ИМЛИ РАН Архива А. М. Горького, в монографии Л. А. Спиридоновой раскрыто «лицо» Горького-человека. В первом же предложении Вступления заявлена парадоксальная теза: «Классик мировой литературы М. Горький сегодня — писатель широко неизвестный» (с. 11). И далее — в главах «Горький и русская революция», «Странный я человек, Катя» и «Я не люблю свою личную жизнь...» — исследовательница, действительно, открывает читателю Горького, показывая его жажду знаний, политическую страстность, грани конформизма и нонконформизма, способность любить и ненавидеть, etc., etc., etc. В этом условном «разделе» наиболее значим проведенный автором анализ взаимоотношений Горького с политическими деятелями советского государства в период его окончательного возвращения в СССР. Спиридонова тонко и точно определила характер позиции писателя в отношении сталинского режима как сознательного/бессознательного прагматического компромисса с властью. В частности, она отметила: «Горький был тем „безумцем“, который верил в красивый вымысел, предпочитая ему жестокую правду жизни. Он все еще надеялся примирить оппозиционеров со Сталиным <...> Он искренне верил, что советская власть — это власть народа <...> Поэтому он порой закрывал глаза на искажение той „высшей правды“, которой поклонялся всю жизнь» (с. 196). Наиболее значительной в монографии является глава «Триумф или трагедия?», в которой проанализированы контакты Горького с советскими лидерами в 1930-е годы. Анализ и выводы Спиридоновой, несомненно, являются также свидетельством серьезной подготовки горьковедов к началу работы над заключительной третьей серией академического издания наследия писателя — его публицистики.

В раскрытии темы «М. Горький — мыслитель» ощутимы навыки Спиридоновой как многолетнего комментатора текстов в Собрании сочинений писателя. Однако то, что считается достоинством комментария — краткость и вызванная этим тяга к упрощению сложного (в данном случае, философских концепций и позиций дальних и ближних «учителей», оппонентов или сомысленников Горького), в другом филологическом жанре (а именно, в монографии) является уже очевидным недостатком. Это становится особенно явным в главах «М. Горький и философия пессимизма», «Поиски веры», «Религия человека и человечества», «Горький и философия прагматизма» и «Горький на Капри», посвященных сравнению взглядов Горького и Фр. Ницше, Дж. Леопарди, А. Шопенгауэра, Э. Гартмана, А. Богданова. Вопросы об истоках, трансформации и эволюции воззрений Горького в контексте философской мысли его времени заслуживают более обоснованного и глубокого изучения, а не краткой, заведомо упрощающей сложное информации о сути этих теорий и простой констатации совпадения или несовпадения тех или иных постулатов со взглядами писателя.

Наконец, последнюю часть заявленной «триады» составляет представление о Горьком как художнике. С огорчением приходится отметить, что главы, посвященные этому «лицу», — самые слабые в монографии. Тут Спиридонова является «заложницей» одной из не самых лучших и давно устаревших традиций советского литературоведения — практики канонизации творчества Горького и рассмотрения его вне историко-литературного контекста. Предпринятые в книге попытки проанализировать произведения на фоне литературного процесса содержат в себе явные «рудименты» нормативного горьковедения 1940-1950-х годов, когда Горький возвышался одиноким Монбланом на фоне низких холмов советской и болотных падей дореволюционной литературы. Достаточно привести только одно высказывание исследовательницы: «Анализ эволюции творческого метода Горького позволяет отвергнуть устоявшиеся в литературоведении стереотипы. Идя по пути синтеза разных методов и стилей, не отвергая даже влияния модернизма, писатель создавал свой собственный неповторимый метод. <...> Писатель был не только связующим звеном между русской классической и советской литературой, но и ярчайшим представителем Серебряного века <так!>» (с. 323-324). Догмат о доминировании Горького над всей прочей литературой последовательно утверждается в главах «Творчество Горького в контексте Серебряного века», «Творческий метод Горького и возникновение социалистического реализма» и «К вопросу о новаторстве Горького». К сожалению, следование идеологическому постулату о безоговорочном торжестве литературного мастерства писателя над всеми его современниками сопровождается в монографии проявлением приверженности Спиридоновой другому «наследию» ветхого деньми горьковедения, а именно анализу произведений Горького с использованием многочисленных клише и штампов. Например: «От произведения к произведению в раннем творчестве Горького нарастает и выкристаллизовывается тема подвига» (с. 27); «Образ орла, обозначающий сильную личность (как символ сильной личности), возникает при характеристике героев, имеющих ницшеанские черты <...> Образ Сокола связан с представлением о герое, бескорыстно заботящемся о других. <...> Наконец, Буревестник символизирует движение самих масс (c. 29; скрытая цитата из статьи В. И. Ленина «Памяти Герцена». — А. Г.)»; «Мастерство портретных характеристик в произведениях писателя поражает. <.> Горький обладал талантом в нескольких метких словах дать исчерпывающую характеристику человека <…> Не менее выразительны описания природы, обстановки, места действия в произведениях Горького» (с. 208), etc., etc., etc.

Через весь труд лейтмотивом проходит идея защиты творчества и личности Горького от вскипевшего в годы перестройки развенчания этого Зевса, свергнутого с вершины советского литературного Олимпа. Надо отметить, что Лидия Алексеевна действительно много сделала для отстаивания имени Горького-писателя, сохранения памяти о нем, наконец, продолжения академического издания его наследия. Искренним чувством «боли» за Горького проникнуты ее финальные слова: «Прекрасный памятник, который стоял на площади Белорусского вокзала, снесли и чуть не уничтожили в годы „перестройки“. С большим трудом его удалось вернуть на место к 150-летнему юбилею со дня рождения писателя. Следующим шагом должно быть возвращение Горького на законное место классика русской и советской литературы, у которого нет даты смерти» (с. 387).

Книга Л. А. Спиридоновой «Максим Горький — мыслитель, художник, человек» ярко демонстрирует сильные и слабые стороны академического горьковедения в его прошлом, а отчасти и в его современном состоянии. Нет сомнений, что ныне, когда Горький уже перестал быть фигурой, канонизированной и потому запретной для объективного изучения, исследование творчества, биографии и динамики его бытия на мировом литературном, общественном и политическом горизонтах конца XIX — первой трети XX века является одной из значимых, интересных и во многом новаторских задач современного литературоведения как науки. В этом плане последняя монография Лидии Алексеевны предстает не только как итог жизни ученого, но и как финальная черта под целым периодом в освоении горьковского наследия.