DOI: 10.31860/0131-6095-2022-3-268-274

МЕЖДУНАРОДНАЯ НАУЧНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ «УЧИТЕЛЬ И УЧЕНИКИ: В ЧЕСТЬ 150-ЛЕТИЯ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ ЛЕОНИДА АНДРЕЕВА, К 90-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ Л. А. ИЕЗУИТОВОЙ»

29-30 сентября 2021 года на кафедре истории русской литературы СПБГУ проходила Международная научная конференция «Учитель и ученики: в честь 150-летия со дня рождения Леонида Андреева, к 90-летию со дня рождения Л. А. Иезуитовой». В связи с ограничениями из-за распространения коронавирусной инфекции конференция прошла в смешанном формате, заседания транслировались на YouTube-канале Пушкинского Дома.

В день открытия конференции с приветственным словом к участникам обратился заведующий кафедрой истории русской литературы СПБГУ профессор А. А. Карпов. Он поделился своими воспоминаниями о Людмиле Александровне Иезуитовой, замечательном педагоге, ученом и человеке, с которой ему довелось проработать на кафедре не один десяток лет.

Научную часть заседания открыл В. Н. Быстров (Санкт-Петербург) докладом «Перипетии творческой истории рассказа Л. Н. Андреева „В подвале“ (1901)», в котором был прослежен процесс создания произведения и отмечены ключевые отличия первоначальной редакции текста 1899 года от основной: при подготовке к печати были кардинально изменены сюжет, структура (деление на две части), персонажи, смысловые акценты (особое внимание уделено мотиву краткого просветления и единения падших людей). Затем серьезной доработке подвергся черновой автограф, хранящийся в РГАЛИ. В. Н. Быстров обозначил также автобиографический подтекст истории, привел некоторые значимые отзывы критиков. В заключение автором была сжато охарактеризована кинопьеса под названием «История одной девушки», созданная Андреевым в 1915 году на основе рассказа.

В выступлении Е. А.-М. Михеичевой (Орел) «„Орловские“ страницы в творчестве Леонида Андреева» говорилось о той роли, которую сыграл Орел в формировании Андреева-писателя. В Орле происходит действие рассказа «Чудак». Героями «Баргамота и Гараськи» становятся «обитатели одной из окраинных улиц города Орла». Деревня Собакина, в которой бедствуют родственники денщика Кукушкина («Из жизни штабс-капитана Каблукова»), также находится в Орловской губернии. В рассказе «Молодежь» отразились впечатления Андреева о времени учения его в Орловской классической мужской гимназии (18811891). Душевные метания юного Андреева нашли выражение в рассказе «Весной» и позже, уже в 1910-е годы, в пьесе «Младость». В обширной ремарке узнаваем дом Андреевых: «стеклянный коридор, ведущий вдоль всего дома», четыре окна на улицу, «красивый сад», посаженный отцом семейства. Оказавшись вне родины, Андреев осознает себя «трижды изгнанником», и тогда в памяти вновь всплывает Орел: «Как некстати тут норд! <...> Другое встает: Орел, тепло, пахучая ракита, разлив рек, веселая гимназическая религия, шатанье по Болховской...».

Доклад Чиан Чиех Хан (Тайвань) «Политика взгляда в творчестве Л. Андреева и Лу Синя» представил собой попытку осмыслить значение роли «постороннего наблюдателя» в художественном сознании двух писателей. В их произведениях весьма существенное место занимает антитеза «видеть / быть видным», которая не только выполняет сюжетообразующую функцию, но и имеет непосредственное отношение к выражению авторской позиции. Взгляд постороннего наблюдателя рассматривался, прежде всего, как форма проявления насилия массы, в которой обнаруживаются механизм общества и трагедия человеческого бытия. По мнению Лу Синя, преодоление холодного, беспощадного взгляда массы необходимо для подлинного освобождения народа от ига «людоедской традиции». А в творчестве Андреева такой взгляд можно назвать неким симптомом, в котором отражается кризисное состояние современного человека.

Заседание продолжилось докладом Е. В. Булышевой (Санкт-Петербург) «„Панпсихизм“ в системе театрально-эстетических представлений Леонида Андреева». В нем было указано на многозначность понятия «панпсихизм» в системе театрально-эстетических представлений Андреева. Панпсихизм — это психологизм Чехова (чеховский панпсихизм) и чеховских спектаклей в МХТ, что в каком-то смысле соответствует термину «театр настроения»; это определение психологизма русского романа уровня толстовской «диалектики души» и «реализма в высшем смысле» Достоевского (литературный панпсихизм). Андреевский панпсихизм — это формирующаяся в его драме новаторская структурно-поэтическая система, направленная на сценическое воплощение «образов современной души», духовно-нравственных, интеллектуальных и интимно-психологических коллизий личности. Наконец, представляется возможным говорить о панпсихизме как миропонимании, которое формировалось в различных произведениях драматурга (пьесы «К звездам», «Савва», «Мысль»; «Письма о театре»). В его основе — представление о той одушевленности, которая проецируется на внешний мир, своего рода экспансия души. Андреев, писатель трагического мировоззрения, именно в этом распространении «человеческого», в душевных силах личности находит некие спасительные начала, способные противостоять хаосу бытия, и возможность человеческой консолидации.

В сообщении Л. И. Шишкиной (Санкт-Петербург) «Леонид Андреев и театральные искания XX века. Андреев и Замятин» были рассмотрены театральные теории и практики Андреева, предвосхитившие поиски новых форм и нового языка в драматургии ХХ века. В частности, было показано, как андреевская концепция «театра улиц и площадей», в котором театр сольется с жизнью, где исчезнут границы, отделяющие зрителя от артиста, а жизнь — от праздника, найдет реализацию в массовых зрелищах, приуроченных к первым годовщинам революции. Различные аспекты размышлений писателя по созданию народного театра были представлены в широком контексте многообразных концепций обновления театра, в теориях 1920-х годов. Особенно подробно на материале условно-символических драм Андреева и пьесы Замятина «Блоха» анализировалось типологическое родство открытий обоих писателей, сближавшихся в попытках создания театра «представления», в идее «народного театра», опирающегося на эстетику лубка и балагана.

Ю. Б. Орлицкий (Москва) в своем докладе «Особенности ритмической организации символических пьес Андреева» обратил внимание на два основных способа ритмизации драматургического текста. Первый из них, характерный для произведений, в которых речь принадлежит анонимным представителям говорящих масс, основан на крайней дробности этой «массовой» речи, создающей ее естественную ритмичность, контрастирующую с континуальными репликами-монологами главных героев и необычно протяженными экспозиционными ремарками («Жизнь человека», «Царь Голод», «Океан»). Второй — силлабо-тоническая метризация, проникновение которой в русскую прозу обычно связывают с практикой Андрея Белого, но которая встречалась и раньше, например, у А. Ф. Вельтмана и Н. С. Лескова. Наиболее выразительно в драмах Андреева она работает в «Жизни человека» (особенно — в словах Проши), где достаточно протяженные метрические цепи охватывают почти половину текста. В других драмах метр возникает реже, причем как в авторской, так и в персонажной части текста, и связан обычно с наиболее «пафосными», «поэтическими» моментами действия. Например, в «Анатэме» он отчетливо проявляется в репликах главных героев в конце пьесы; в «Черных масках» «запускается» исполнением песни герцога Лоренца в конце первой картины. При этом отдельные «случайные» метры спорадически возникают на протяжении всех пьес. Интересно, что начиная с рассказа 1906 года «Елеазар» Андреев регулярно обращается к метризации — в основном тоже «случайной» — и в других своих произведениях.

В докладе А. С. Александрова (Санкт-Петербург) «Л. Н. Андреев и И. И. Ясинский: творческие связи и личные взаимоотношения» на широком источниковедческом материале прослежена история личных контактов двух литераторов. На основе мемуарных свидетельств и эпистолярных документов выявлена позиция Ясинского касательно личности и творчества Андреева после Октябрьской революции 1917 года. В докладе прозвучали выдержки из не публиковавшихся ранее писем Андреева и Ясинского.

Заседание продолжилось выступлением Ю. С. Ромайкиной (Саратов) «Сотрудничество Л. Андреева в литературных сборниках „Земля“». В издававшихся в 1908-1917 годах «Московским книгоиздательством» литературных сборниках «Земля» было опубликовано всего два произведения Л. Андреева: рассказ «Проклятие зверя» (1908. Сб. 1) и драма «Профессор Сторицын» (1913. Сб. 11). Между тем, судя по найденным в РГАЛИ письмам Г. Г. Блюменберга, главы «Московского книгоиздательства», и полному тексту воспоминаний заведующего этого предприятия в 1907-1909 годах Н. С. Клестова, издатели «Земли» делали ставку на Андреева как на основного сотрудника сборников. В 1907-1908 годах Андреев лавировал между «Знанием», «Шиповником» и «Землей», обещая каждому свои новые произведения («Тьма», «Любовь студента», «Проклятие зверя»). Намереваясь заручиться постоянным сотрудничеством писателя, Блюменберг готов был предложить Андрееву высокие гонорары. Но владельцы петербургского «Шиповника» оказались успешнее: летом 1908 года Андреев принял на себя редактирование его альманахов. Участие Андреева в одиннадцатом литературном сборнике «Земля» в 1913 году носило явно случайный характер на фоне разногласий писателя с издательством «Шиповник».

Утреннее заседание первого дня конференции завершил доклад М. В. Михайловой (Москва) «Л. Андреев и Тэффи: „дьявольский“ подтекст пьес „Собачий вальс“ и „Шарманка сатаны“». Сопоставление пьес, работа над которыми шла параллельно (в середине 1910-х годов), выявило сходство основных мотивов произведений: зависимость человека от «злого умысла» некоей силы, кризисное состояние человечества, потеря нравственных ориентиров. Но авторы показывают, что эти процессы различно переживаются мужчиной, героем пьесы Андреева, и женщиной, героиней пьесы Тэффи. Использовав мифопоэтическую трактовку мужского и женского начал в мире, предложенную Вяч. Ивановым, можно истолковать двойственность женщины как вариант сохранения цельности (в дионисийском изводе), а двойственность мужчины как предвестие разрушения его личности и как результат — гибели. Отсюда трагическое звучание андреевского произведения и ушедший в подтекст трагизм драмы Тэффи.

Вечернее заседание открылось докладом Т. В. Полушиной (Орел) «Новые исторические источники изучения жизни и творчества Л. Н. Андреева: воспоминания оперной певицы М. С. Давыдовой». В 2015 году правнук Л. Андреева — Леонид Михайлович Андреев передал в фонды Орловского объединенного государственного литературного музея И. С. Тургенева архив своей матери: письма детей писателя, рукописи Веры Леонидовны Андреевой, живописные работы Ирины Григорьевны Андреевой-Рыжковой. В одном из писем младшего сына Л. Андреева Валентина содержатся воспоминания оперной певицы Марии Самойловны Давыдовой о встречах с Леонидом Андреевым. Свои воспоминания Давыдова опубликовала в парижской газете «Русская мысль» (1976. 1 янв. № 3084. С. 10). Воспоминания Давыдовой показывают, насколько обаятельной и яркой была личность Л. Андреева, способного на долгие годы оставлять след в душах всех, кто с ним соприкасался.

В докладе Л. В. Спроге (Латвия) «Савва Андреев — влюбленный художник: событие пражского периода» были приведены малоизвестные факты жизни осиротевшей семьи Л. Н. Андреева в Чехословакии середины 1920-х годов. Сын писателя, шестнадцатилетний художник, нарисовал портрет (пастель) актрисы и поэтессы Татьяны Ратгауз и тайно вложил в карман ее пальто любовное письмо (отрывки из него цитировались в выступлении). Воспоминания их сверстников из эмигрантских семей (Веры Андреевой, Ариадны Эфрон, Вадима Морковина, Бориса Лосского и др.) дают представление о влюбленном художнике и предмете его юношеского увлечения. В основу сюжета были положены материалы из частных архивов.

Заседание продолжил доклад К. И. Морозовой (Самара) «А. К. Гольдебаев и Л. Н. Андреев: предшественник и преемник». Александр Кондратьевич Гольдебаев (Семенов; 18631924) — писатель и журналист, был лично или заочно знаком со многими литераторами. Автор доклада предполагает, что среди этих знакомых был и Л. Н. Андреев. В 1910 году на страницах 29-го сборника товарищества «Знание» был опубликован рассказ Гольдебаева «Галчонок», который, вероятно, был прочитан Андреевым. Согласно его фабуле, трое друзей регулярно по воскресеньям наведывались в бордель, каждое их посещение проходило по одному и тому же сценарию, но после того, как герои нарушили традицию и пропустили одну из ночей — все пошло не так. В рассказе ведущим выступает мотив перевернутого мира. Например, в веселой троице друзей можно усмотреть отсылку к христианскому образу Святой Троицы — Живого Бога. Однако действия героев Гольдебаева таковы, что сакральный смысл профанируется и разрушается. Религиозный мотив является сюжетообразующим во многих произведениях Андреева. Так, в рассказе «Елезар», по мнению Л. А. Иезуитовой, слово «смерть» выступает своего рода антонимом слову «воскресение». Таким образом, Гольдебаев, как и Андреев, изображает искаженную реальность. Только Гольдебаев переворачивал каноны православной церкви, а Андреев — библейские сюжеты. Андреев делал это, чтобы показать, что царство человека — на Земле. Гольдебаев же с помощью изображения десакрализованного мира моделировал художественную действительность, чтобы предупредить читателя о неминуемом крахе человечества, который не способны спасти ни любовь, ни вера в Бога.

В докладе В. Л. Гайдук (Москва) «Можно ли научить биомеханике? Педагогические опыты Мейерхольда в студии на Бородинской и в ГосТИМе» были подвергнуты анализу различные способы передачи знания о биомеханике, которые Мейерхольд использовал в своей практике. По признанию самого Мейерхольда основы театральной биомеханики были впервые нащупаны им в студии на Бородинской. Создание новой системы стало результатом изучения техники движения итальянских комедиантов времен комедии дель арте. Далее работа была продолжена после революции на Курсах мастерства сценических постановок в Петрограде. В 1921 году Мейерхольд начинает преподавать биомеханику в Театре РСФСР. В 1930-е годы совместно с учениками он работает над созданием практического пособия. Его черновой вариант фактически остался единственным законченным и выверенным Мейерхольдом справочником по проблеме, но эта брошюра не была опубликована. Современные же тренинги основаны на знании, которое передавалось от учителя к ученикам: от Вс. Мейерхольда — Н. Кустову, а от Н. Кустова — Г. Богданову и А. Левинскому.

Вечернее заседание первого дня конференции завершилось презентацией А. И. Старкова (Санкт-Петербург) «Леонид Андреев — художник-живописец» с показом репродукций.

Второй день конференции открылся докладом А. М. Грачевой (Санкт-Петербург) «Об одном протеже Леонида Андреева: ранняя проза Бориса Савинкова», в котором был проанализирован процесс формирования стиля писателя. В период своего литературного «ученичества» Савинков находился под сильнейшим влиянием идейно-эстетической системы и творческой методологии польских писателей-символистов, и прежде всего — Ст. Пшибышевского. Это воздействие было настолько органичным и сильным, что оно окончательно не исчезло и после его контактов с З. Н. Гиппиус, много сделавшей для перестройки художественного мышления Савинкова на «традиционный» лад. Ранее о сакральных для русской литературы темах «новых людей» можно было говорить, только следуя заветам реализма XIX века. Новаторство прозы Савинкова заключалось в том, что он осмелился писать о «новых людях» ХХ века, следуя новой художественной стилистике европейского модернизма.

Своим докладом «О прототипах маленьких героев рассказов Алексея Ремизова: „Бебка“» О. А. Линдеберг (Санкт-Петербург) попыталась ответить на вопрос, как сложились судьбы реальных детей, литературные портреты которых мы встречаем в произведениях Ремизова. Иринушка из рассказа «Мурка», Ирина Борисовна Кустодиева (1905-1981), от рождения и до последних дней жизни художника бывшая музой и моделью Бориса Кустодиева, стала актрисой, служила в театрах Ленинграда, оставила воспоминания об отце. Благодаря опубликованной в «Дневнике мыслей» записи Ремизова в его тетради 1950-1951 годов — «Юра Дориомедов (описан в рассказе «Пупочек»)» — удалось связать имя хрупкого и доверчивого мальчика Юры из рассказа с героем французского Сопротивления Юрием Дмитриевичем Дориомедовым (1908-1944). Основное внимание докладчица уделила судьбе Ипполита Леопольдовича Заливского (1897-1959), ставшего прототипом заглавного героя рассказа Ремизова «Бебка». И. Л. Заливский, гардемарин, в 1915 году совершивший переход по морям Дальнего Востока, воевал в Великую Отечественную войну, был ранен, попал в плен, прошел фильтрационный лагерь. Вернувшись к мирной жизни, занялся селекцией растений, издал по этому вопросу несколько книг. Через всю жизнь пронес увлечения, которые Ремизов, тогда начинающий автор, тонким писательским чутьем уловил в душе четырехлетнего мальчика — корабли и цветы.

Н. Ю. Грякалова (Санкт-Петербург) начала свое сообщение «Природа визуального в лирике А. А. Блока 1900-х годов» с оценки научного вклада Л. А. Иезуитовой в разработку проблемы интермедиальности на материале творчества Л. Андреева и норвежского художника Э. Мунка, что было для 1980-х годов эвристично и инновационно. По мнению докладчицы, визуальное начало играет важную смыслообразующую роль в символистской поэтике, что было продемонстрировано на примере стихотворения Блока «Небесное умом не измеримо...» (1901), а именно генезиса центрального женского образа («Российская Венера»), визуальным источником которого признана скульптура Венеры Таврической в контаминации с Венерой (Афродитой) Гримальди-Нани (обе — в собрании Государственного Эрмитажа). Основанием для данного сопоставления стали пометы и маргиналии Блока на принадлежавшем ему каталоге Музея древней скульптуры Императорского Эрмитажа (СПб., 1901) из его личной библиотеки. Избранная методика источниковедческого исследования позволяет не только фактологически усилить существующий комментарий к стихотворению, но и показать важность предметно-изобразительного компонента в развертывании поэтической мысли даже в тех случаях, когда содержание текста покоится на отвлеченных метафизических основаниях.

Доклад «Валерий Брюсов и Николай Гумилев: элементы поэтики маньеризма и проблема „побежденного учителя“» С. Д. Титаренко (Санкт-Петербург) посвятила малоизученной проблеме типологического сходства поэтических образов, мотивов и сюжетов искусства европейского маньеризма и поэзии русского модернизма. Объектом анализа стали первые книги стихов Брюсова, такие как «Juvenilia» (1892-1894), «Chefs d’œuvre» (1894-1896), «Me eum esse» (1896-1897), которые репрезентируют его новую декадентскую манеру, вызванную рефлексией fin de siècle и влиянием витализма стиля модерн конца XIX — начала XX века. Обусловленная влиянием французской культуры, она типологически близка маньеризму и нашла отражение в книге стихов Гумилева «Жемчуга» (1910), посвященной автором своему учителю Брюсову. Маньеристичность выражается в изощренности риторики и стилистики, особой природе аллегорической и символической образности, что было обусловлено уходом авторов в «воображаемые миры». Наблюдается присущая маньеризму эстетизация и мифологизация нарциссизма, эротики, зла и смерти, ярко выражены мотивы масочности, театральности, любовной охоты, телесной пластики (сплетения) и др.

Выступление М. В. Орловой (Москва) «Валерий Брюсов и его ученики» было основано на материалах НИОР РГБ и фондов ГМИРЛИ им. В. И. Даля. Влияние Валерия Брюсова на современников было значительно, и это признавали многие. Заключительным этапом «учительства» в его биографии становится создание поэтом ВЛХИ им. В. Я. Брюсова, в котором учениками, по определению, могли считаться все поступившие в институт. В докладе коротко упоминалось и о тех учительских и ученических отношениях, которые в разных аспектах уже рассматривались исследователями: речь шла об А. М. Ремизове, К. И. Чуковском, Н. С. Гумилеве. Сложнее складывались отношения «мэтра» и его учениц, к примеру Нины Петровской. Заключительная часть доклада была посвящена Надежде Львовой: обучению поэтессы стихотворному мастерству, выбору круга чтения и произведений для переводов, вопросам поэтических заимствований, в частности, у Верлена, темам и мотивам сборника «Старая сказка», сложившимся под влиянием Брюсова.

В докладе Е. И. Гончаровой (Санкт-Петербург) «История одной переписки: В. В. Розанов и П. П. Перцов (1896-1918)» анализировался обширный эпистолярий двух литераторов: комплекс, насчитывающий 498 писем, сохранился в РГАЛИ в фонде Перцова достаточно полно, хотя некоторые послания отсутствуют. Интерес розановских писем, по словам Перцова, «первоклассный». Но и перцовские по глубине мысли, по стилистике не уступают. В корреспонденциях переплетены литературные события, философские рассуждения, бытовые подробности. Они охватывают темы, волновавшие литераторов: христианство, пол, консервативная и либеральная журналистика, Религиозно-философские собрания, Петербургское Религиозно-философское общество, сотрудничество в журнале «Новый путь», служба литераторов в газете «Новое время». Особый интерес представляют материалы 1896-1899 годов, когда обсуждались религиозно-философские вопросы и намечались главные темы розановского творчества, и 1915-1918 годов, когда на первый план вышли политические события — причины поражения России на фронтах Первой мировой войны, а затем грянувшие в 1917 году две революции.

В выступлении «Осип Мандельштам — ученик Вл. В. Гиппиуса», подготовленном совместными усилиями Т. В. Игошевой (Санкт-Петербург) и Г. В. Петровой (Санкт-Петербург), было представлено исследование влияния литератора-декадента Вл. Гиппиуса на формирование определенных эстетических идей и поэтической образности у его ученика О. Мандельштама. Докладчиков интересовал не ранний период становления будущего автора «Камня», связанный с годами обучения в Тенишевском училище, где русскую словесность преподавал Гиппиус, а период 19201930-х годов в творчестве Мандельштама. В сообщении были приведены конкретные примеры из статей и стихотворений Мандельштама, демонстрирующие это влияние.

А. В. Громовой (Москва) в докладе «Типология женских образов в цикле „Темные аллеи“ (к вопросу о бунинской концепции природы женщины)» была предложена классификация, основанная на анализе конкретных средств художественной выразительности (в частности, портретных характеристик), раскрывающая онтологические представления писателя о мире, любви и человеке. Выделено несколько основных женских типов, обладающих повторяющимися социальными приметами, портретными и характерологическими чертами, и при этом отражающих определенные ступени личностного развития: от неживого (в рассказах «Антигона», «Муза») — через первобытно-звериное («Сто рупий», «Камарг», «Весной в Иудее»), детское («Степа», «Смарагд», «Таня») и пленительное девичье («Руся, «Натали» и др.) — к высоконравственному и духовному («Чистый понедельник»). В итоге выстраивается шкала, выражающая онтологическую и ценностную концепцию Бунина, раскрывающая его понимание женской природы.

Вечернее заседание открылось докладом А. А. Чевтаева (Санкт-Петербург) «Книга стихов А. Ладинского „Черное и голубое“: „уроки“ Н. Гумилева и окказиональная мифопоэтика». Наследование Гумилеву в лирике поэта-эмигранта проявилось, прежде всего, в концептуализации мифологемы пути как основы бытийного самоосуществления лирического субъекта. Движение поэтического сознания А. Ладинского к конвергенции земного и небесного начал соотносимо с поисками мировой гармонии, определяющими художественное миропонимание старшего поэта. Ориентируясь на гумилевские принципы субъектной репрезентации, А. Ладинский в структуре книги «Черное и голубое» (1930) использует широкий ряд лирических масок поэтического «я» (адмирал, флорентийские беглецы, крестоносцы, аргонавты и т. п.), актуализирующих определенные историко-культурные коды и характеризующихся общим стремлением преодолеть разрыв между материальным и духовным аспектами бытия. Чевтаевым был сделан вывод, что «уроки» Н. Гумилева, связанные одновременно и с акмеистическим вниманием к «посюсторонней» реальности, и с неоромантической жаждой постичь небесно-потустороннний мир, оказываются одним из ключевых факторов формирования окказиональной мифопоэтики в лирике А. Ладинского. При этом художественная концепция мира в «Черном и голубом» принципиально отличается от гумилевской, так как в ней на первый план выходит онтологически уязвимая личность страдальца-изгнанника. Поэтический миф А. Ладинского, во многом вырастающий из гумилевской концепции универсума, постулирует предельную жажду единения микрокосма и макрокосма и трагичное осознание невозможности преодолеть их антиномичность.

Доклад Г. Н. Боевой (Санкт-Петербург) представлял собой развернутое обоснование цитаты, вынесенной в название доклада: «„...Совершенно, совершенно мое ощущение мира“: рецепция творчества Леонида Андреева в дневниках Геннадия Алексеева». В своем сопоставительном исследовательском сюжете докладчица показала, что творчество Леонида Андреева было источником вдохновения и важным духовным ориентиром для основоположника русского верлибра, поэта, прозаика и художника Г. И. Алексеева (1932-1987), чье эстетическое самоопределение пришлось на «оттепельное» время. Алексеев высоко ценил Андреева, зачисляемого им в «выразительную» ветвь русской литературы. На материале дневниковой прозы Алексеева было прослежено восприятие личности и творчества Андреева со времени первого упоминания о нем в 1963 году и до последнего года жизни. Интерес к предшественнику объяснялся родственностью мировоззрений, находивших выражение в общности образно-мотивной основы их произведений («жизнь», «смерть», «абсурд», «стена», «Бог», «вечность», «Иуда», «дьявол», «успех»), а также желанием найти некий литературный ориентир в противовес обветшавшему соцреалистическому канону. Согласно выводам докладчицы, близость двух художников была обусловлена свойственными им обоим универсализмом, обращенностью к основам человеческого бытия, пристрастием к антитезам, умением прозревать сквозь повседневность мистическое и ирреальное, настойчивым задаванием неразрешимых вопросов.

В сообщении Н. Д. Стрельниковой (Санкт-Петербург) «Петербургская новелла Романа Сенчина как художественная проекция на рассказ Л. Андреева „Бездна“ (К вопросу о литературных аллюзиях)» были сопоставлены произведения, даты написания которых относятся к началу века (1902) и к его концу (1996). Новелла Р. Сенчина «Первая девушка», по мнению докладчицы, вызывает ассоциации с рассказом Андреева и заставляет вспомнить развернувшуюся вокруг его публикации дискуссию. Мотивировкой к желанию сопоставить два рассказа стали шокирующие финальные фразы в рассказе Сенчина, фиксирующего новую реальность. Андреев считал, что его рассказ имеет универсальный смысл. Фрагменты приводимой в сообщении полемики свидетельствуют о коллективном сопротивлении самой мысли о возможности подобной истории, отражают негодование общества, проявившееся в высказываниях авторитетных литературных деятелей. Новая жизнь начала XXI века обернулась новой реальностью. В рассказе Сенчина — никакой рефлексии нет, автор фиксирует обыденность, «бытовуху». Сопоставление этих двух произведений демонстрирует, как изменилась среда, система ценностей, существующих в обществе, и как сильно нравственный вектор отклонился от приемлемого.

Ю. М. Валиева в докладе «Андреевы в петербургской гимназии им. Л. Д. Лентовской: новые материалы» на основе архивных документов уточнила некоторые биографические сведения о сыне Леонида Андреева Вадиме и двух племянниках писателя, сыновьях его сестры Р. Н. Андреевой, Льве и Леониде, периода их обучения в гимназии; и указала на их совместное участие в подготовке осенью 1917 года «Андреевского» номера школьного рукописного журнала.

В докладе Н. А. Николаевой (Санкт-Петербург) «Военная тема в творчестве Леонида Андреева» рассказывалось о синестетических аспектах военной прозы писателя, которые наиболее ярко проявились в повести «Красный смех». Один из уровней поэтики «Красного смеха» — синкретические образы, сопрягающие в единое целое звук, цвет, запах, визуальность, геометрическую форму. Синестезийное начало создает особый чувственный универсум, в котором ужас и безумие войны обретают материальную предметность, становятся осязаемой реальностью. В повести присутствует своего рода апофатический метод, так как показывается «Что не есть подлинный мир» и «Что не есть человек». Но одновременно мультисенсорные образы, воздействуя на чувственное восприятие читателя, наделяются смысловой содержательностью, указывая на иной подлинный мир и на иное существование человека. Автор доклада также отметил, что синестезийный код — один из элементов идеостиля писателя.

Т. Л. Никольская (Санкт-Петербург) выступила с докладом «Параллельные учителя (И. М. Наппельбаум, А. Н. Егунов, И. А. Лихачев)». В 1960-е годы прошлого века в Ленинграде стали образовываться домашние кружки, объединявшие молодежь вокруг «старичков» и «старушек». В центре таких объединений были люди, получившие среднее образование до 1917 года, которые принимали участие в культурной жизни 1920-х годов и пострадали в сталинских репрессиях. В докладе был сделан обзор кружков ученицы Н. Гумилева И. Наппельбаум (1900-1992), переводчиков А. Егунова (1895-1968), И. Лихачева (19021972), посещавших в 1920-е годы «чаепития» М. Кузмина и делившихся воспоминаниями как о поэтах Серебряного века, так и о своем детстве с молодыми филологами.

В стендовом докладе Л. Н. Икитян (Армянск) «Испытание животностью, или Провокация „на четвереньках“» был представлен результат наблюдений над мотивом «на четвереньках», разрабатываемым Л. Н. Андреевым. Исследовательница проанализировала процесс обретения писателем героя, в характеристике которого ключевым стал мотив «на четвереньках». Его художественное содержание раскрыто на примере странного томления-искушения доктора Керженцева (рассказ «Мысль»), «предумышленного скотства» («юродской провокации») царя («Из глубины веков»), обратной эволюции зверя и человека в пьесе «Мысль». Автор доклада утверждает, что мотив «на четвереньках» независимо от форм его воплощения связан у Андреева с проблемой границ разумного и безумного / «правого безумия». Доказательством значимости этого мотива в художественной эстетике писателя служит его вписанность в систему текстовых корреляций: человек / животное, ползание на четвереньках / коленопреклонение, стихийность / осознанность действий. О системности говорит и частотное употребление слов «двуногие» / «четвероногие» («на четвереньках») в дневниках и эпистолярии Андреева.

Л. Н. Икитян пришла к выводу о характерологическом значении положения на четвереньках в облике и действиях героев Андреева. Образом человека, сознательно или безотчетно утрачивающего двуногость как дифференциальное свойство своей человеческой сущности, писатель вносит свой вклад в «телесный канон» мирового искусства.

Каждое заседание конференции завершалось оживленным обсуждением докладов, в котором принимали участие все присутствующие офлайн и онлайн.

В заключение личными воспоминаниями о Людмиле Александровне Иезуитовой, учителе, ученом, человеке, поделились ее бывшие ученики и коллеги А. М. Грачева, Н. Ю. Грякалова, Л. И. Шишкина и А. В. Громова.

© О. А. Линдеберг