© И. В. Лемешкин (Чехия, Литва)

ЧЕШСКАЯ «ПСАЛТЫРЬ 1487 ГОДА» И ПСАЛТЫРЬ Ф. СКОРИНЫ (1517)

AD GLORIAM VENERATIONEMQUE DEI

Формулировка «богу ко чти и похвале» красной нитью проходит по пражским и виленским изданиям Ф. Скорины ((); Franciscus quondam domini Luce Scorina de Poloczko; ʄʄrantiſſek Ruſs skoryn ſ polocʒko; Полоцк, 1470¹ — Прага, 1551/52²). Фраза становится текстообразующей: проникает на титульные листы, в предисловия, послесловия и колофоны; преподносится как прозой, так и стихом. Последовательность и частотность употребления дали основание думать, что фраза отражает некую «мировоззренческую установку» и даже «издательское кредо»,³ однако то, что современный человек часто склонен воспринимать как авторский текст и некую индивидуальную «визитную карточку» рутенского издателя, на самом деле уходит своими корнями в риторику Средневековья.

Ядро синтаксической конструкции — тривиальное и избитое словосочетание «Богу ко славе» — присутствует в Первом послании к Коринфянам: «Sive ergo manducatis, sive bibitis, sive aliud quid facitis: omnia in gloriam Dei facite» («Итак, едите ли, пьете ли, или иное что делаете, все делайте во славу Божию» (Кф. 10: 31)) и, конечно, не только. Потенциал и характер использования трафаретного словосочетания хорошо иллюстрирует иезуитский девиз «Ad maiorem Dei gloriam» (ср. формулировку «Admaiorem Dei gloriam inque hominum salutem» («К большей славе Божией и спасению человечества»), приписываемую Игнатию из Лойолы), который, как полагают, берет начало в христианской идиоматике Григория Двоеслова: «Sed ad maiorem Dei gloriam vicit pietas illud pectus virtutis…» («Наконец, к величайшей славе Божией, сострадание препобедило твердую добродетель смирения...»).⁴ Примечательно, что данная формулировка весьма часто сопровождает печатную продукцию упомянутого ордена, но ни о каком «издательском кредо» и в этом случае речи быть не может.

Механически воспроизводимое поэтическое средство является формальным выразителем христианского благочестия. Вычурная религиозно-ревностная флоскула (лат. flosculus — «цветочек, цветок; лишенное смысла изречение, изящный, но пустой оборот речи, цветистое выражение») без всяких амбиций на статус пресловутого «кредо» вольно переходит, меняя свою языковую оболочку, из одного издания в другое, от одного издателя (печатника) к иному.

С точки зрения издательского дела она, будучи устойчивым стилистическим мотивом, может обозначать, пожалуй, лишь когерентную принадлежность книги к корпусу печатной продукции того же самого издателя или книгопечатни (в пределах той или иной локальной печатной традиции). С тем же успехом Микулаш Конач (Mikulaš Konač) использовал светскую по содержанию флоскулу: словами «Maš tuto, Čechu mily…» («Вот Тебе, чех милый...»)⁵ сначала книгу как бы лично вручал читателю, а в конце издания желал ему счастья: «mějž se dobře» («всего Тебе доброго»). Двусоставная и часто повторяющаяся апеллятивная конструкция, характерная для стилистики изданий 1507-1528 годов М. Конача, засвидетельствована по меньшей мере восемнадцать раз. Иногда флоскулу сопровождали (расширяли) и некоторые текстовые элементы, на самом деле отражающие дидактические и прагматические издательские установки. Так, например, книгу 1520 года «Mistra Jana Husy kazatele, slavneho dědice českeho, Dvanacti člankuo viry křesťanske obecne, desiti Božich přikazani a modlitby Paně Otčenaš etc. vykladove každemu spaseni žadajicimu křesťanu nejpotřebnějši» (V Praze: Mikulaš Konač z Hodiškova, 1520) (Knihopis č. K03266)⁶ финализирует пассаж: «Mějtež se dobře a těmito knižkami samymi se spravic, sve učedlniky spravujte, abyšte s Balamem od voslic spraveni a trestani nebyli. V městě převelikem Praze koupiš tyto kniežky nedraze» («Всего Тебе доброго, а сам руководствуясь этими книжками, руководи и своими учениками, чтобы не уподоблялись Валааму с его ослицей. В городе превеликом Праге купишь эти книжки недорого»).

Внимательный взгляд, обращенный к пражским современникам и предшественникам, позволяет выявить тот печатный источник (близкий и по времени, и по месту издания), из которого Ф. Скорина непосредственно черпал. Этим источником, как уже было выявлено ранее,⁷ была «Пражская Библия» 1488 года («Bible pražska», Knihopis č. INC013). Объемная инкунабула, охватывающая Старый и Новый Заветы, стала первым полным изданием Священного Писания на чешском языке, а одновременно и первым славянским изданием всей Библии.

Колофон чешской инкунабулы сообщает:

Pracʒy teto a diela • knih tiechto ʒakona

boǯie[h]o konecʒ včinien g[es]t ʃʃtiaʃtnie • w ʃla /

wnem Mieʃtie Starem Praǯʃkem • kte /

ruǯto pracʒy • ʃlowutni muǯie a mieʃʃtia /

nee Pan Jan pytlik • a pan Seweryn

kramař to[h]o leta konʃʃelee: a pan Jan od

čapuow • a pan Matieg od biele[h]o lwa • p[o]/

hledagicʒe naprʒed kecʒti a k chwale boǯie

• a k dobře[m]v a počeʃtnemu koruny ʃla/

wne ʒemie cǯeʃke • a ku proʃpiechu wier/

nych Cǯechow y Morawanow • ʃnaǯnie

prʒed ʃe wʒemʃʃe • prʒi nie Naklady

ʒnamenite cǯinili ʃu : a muǯuow vcǯenych

Miʃtrnow Praǯskych : a ginych wʒakonie

boǯie[m] roʒumnych • wto[m] vǯiwagice

pomocʒy prʒy wykladech ʃluʃʃnych a p[ra]/

wych • tak aǯ k koncy tuǯ p[ra]cy prʒiwedli

A to leta boǯie[h]o tiʃycʒie[h]o cǯtyrʒʃte[h]o oʃmde/

ʃateho oʃmeho Mieʃyecʒe Srpna •

Перевод: «Этому труду и частям этих книг Закона божьего был положен счастливый конец во славном Старом городе пражском. Труд этот на себя ревностно взяли уважаемые мужи и мещане: пан Ян Питлик, пан Северин купец, в том году бургомистры, пан Ян из [дома (с домовым знаком)] «Аистов» и пан Матей из [дома (с домовым знаком)] «Белого льва», усердствуя в первую очередь Богу ко чти и ко хвале, и к доброму и честному короны славной Богемии, и на благо верных чехов и моравов; при этом премного затратились. Для подобающего и правильного истолкования воспользовались помощью мужей ученых, пражских магистров и иных знающих Закон божий. И так к концу эту работу привели в год от Рождества Христова 1488, в августе месяце».⁸

Долгое время исследователям Ф. Скорины оставалась неведомой смысловая и синтаксическая взаимосвязь между колофоном «Пражской Библии» и «Бивлией руской». Абстрактному обстоятельству цели «k dobře[m]v a počeʃtnemu» у Ф. Скорины соответствует (в других вариантах колофона) «» или «». Так как палеотипы предназначались для другой читательской аудитории, то в них закономерно меняется коллективный адресат (дедикат): «a ku proʃpiechu wiernych Cǯechow y Morawanow» — «И Л».

В составе колофона синтаксическая конструкция вольно моделировалась в зависимости от полиграфических возможностей. Не желая выйти за пределы последнего листа, наборщик сжимал текст. Когда пространственных ограничений не было (как в выше оговоренном случае, где колофону был отведен весь оборот листа), синтаксическая конструкция использовалась в (более) полном объеме. Следует особо обратить внимание на то, что указанная формулировка встречается и в инициальных элементах паратекста. Тождественную конструкцию впервые обнаруживаем в предисловии к Псалтыри: «Н А » (Псалтырь, 6 июля 1517 года).

В следующей по очереди издания Книге Иова (10 сентября 1517 года) та же самая конструкция подверглась существенному сокращению и вольному стихотворному переложению:









Ту же самую формулировку, только в еще более концентрированном виде, находим на титульной странице ко всей Библии: «» (Книга Бытия, 1519). И т. д.

В предшествующей работе, в которой затрагивалась данная тема, был сделан вывод, что на форму выражения рутенского издателя повлиял колофон «Пражской Библии».⁹ Данный справедливый вывод целесообразно распространить и на иную библейскую продукцию пражских печатников, а одновременно уточнить источник, который был актуален для Ф. Скорины в 1517 году.

Дело в том, что идентичная по структуре и содержанию флоскула присутствует и в первой пражской инкунабуле — «Псалтыри 1487 года» («Žaltař», Knihopis č. INC011). Ее создание приписывают анонимному Печатнику Псалтыри (Tiskař Žaltaře), который первым в Праге занялся печатным делом. В декабре 1487 года тот же печатник повторно опубликовал чешский перевод рыцарского романа Гвидо де Колумна «Троянская хроника» («Knihy Kronyky Troyanʃke», Knihopis č. INC012), первое издание которого, предположительно, состоялось в городе Плзень в период 1485–1486 годов («Trojanska kronika», Knihopis č. INC004). Печатник Псалтыри, освободив место Печатнику Пражской Библии (Tiskař Pražske Bible), в 1488 году, по всей видимости, ушел в Кутну Гору, где занялся реализацией конкурентного проекта — подготовкой к изданию иллюстрированной «Кутногорской Библии» 1489 года («Bible kutnohorska», Knihopis č. INC035 и INC036).¹⁰

Таким образом, Печатник Пражской Библии продолжил — вероятно, в той же самой книгопечатне¹¹ — деятельность Печатника Псалтыри. Ориентируясь на «Псалтырь 1487 года», Печатник Пражской Библии актуализировал флоскулу, годом ранее использованную его предшественником. Текстологический анализ показывает, что одинаковым образом поступил и Ф. Скорина, в начале своей издательской деятельности (при издании Псалтыри) также обратившийся к тому же самому источнику 1487 года.

Интересующий нас колофон чешской Псалтыри гласит:

Jʃu pak kniehy tyto ne

pere[m] pʃany ani obycʒegem obecʒnie[m] ʃkrʒe

pieʃarʒe ʒpuoʃobeny ale rytymi na twrdem

kowu litterami welmi wtypnym biehem v/

čynieny a wytiʃkany kke čti napřed a k chwa/

le boʒie. a ku počtiwoʃti yaʒyku cʒeʃkeho: ku

pocʒeʃtnoʃti take ʃlawne[ho] mieʃta praʒʃke[ho] w

niemʒto ʃpuoʃob tento ʒaltarʒe tohoto g[es]t s

pracy a ʃ welikym nakladem včnien A to le/

ta ʃyna boʒieho tiʃycʒyho cʒtyrʒʃteho oʃmde/

ʃateho ʃedmeho kralowanie nayiaʃniegʃʃieho

knieʒete a pana • pana wladiʃlava Kra/

le Cʒeʃkeho leta Sʃeʃtnatcʒteho

Перевод: «Книги эти не пером писаны и не обычным образом посредством переписчика переписаны, но буквицами, вырезанными из твердого металла, очень находчивым образом созданы и напечатаны прежде всего Богу ко чти и к похвале; и к чести чешского языка (народа); к славе также славного града пражского, где такого рода Псалтырь с большим трудом и большими затратами осуществлена; в год [от Рождества] сына божьего 1487, на 16 год правления наияснейшего господина короля чешского Владислава».

Сравнительно-текстологический анализ показывает, что Ф. Скорина вольно перефразировал чешский колофон 1487 года. Перед нами не дословный перевод, однако общая структура оригинала и главные его показатели (лексико-сематические, синтагматические) легко отслеживаются.¹²

Автору чешского колофона было важно подчеркнуть, что книга создана инновационным, т. е. наборным, а не рукописным, способом и что печатается она впервые по-чешски. Речь заходит о литерах, вырезанных из твердого металла, и об искусном способе их «тиснения» (1). Будучи не печатником, но издателем, Ф. Скорина заявляет о своем повелении «печатать русскими литерами по-(церковно)славянски» (1). Вслед за технологическим затрагивается телеологический аспект. Перед нами идентичная двусоставная флоскула: 1) «kke čti napřed a k chwale boʒie» — «Н» 2) «[pak] ku počtiwoʃti yaʒyku cʒeʃkeho» — «[]» (3). Локальный патриотизм (утраквистская Прага + чешский язык), эксплицитно присутствующий в первой пражской чешскоязычной инкунабуле, предопределил ход мысли о языковой среде, присущей рутенскому издателю от рождения: «[] ».

Таким образом, чешский колофон 1487 года нашел себе любопытное применение в предисловии к Псалтыри 1517 года. Особого рассмотрения при этом заслуживает сравнение самих предисловий. При беглом ознакомлении складывается впечатление, что Ф. Скорина в композиционном отношении до некоторой степени «скопировал» или, точнее сказать, «скомбинировал» чешский источник: его предисловие и колофон.

Изложение в обоих случаях начинается со сравнения и противопоставления творений пророков, причем подчеркивается, как и следовало ожидать, неповторимость Псалтыри в контексте всей Библии. Чешский автор, подробно оговорив все сложности восприятия божьего слова, целиком сосредотачивается на проблемах рецепции Псалтыри и ее перевода: «[N]E tak ʒgewnie a otewrʒenei rʒeči Dawida proroka iako piʃma ginych pro[ro]kuow mohu w iaʒyk cyʒy prʒekladana byti. w piʃnich ʃwatych a ʒwlaʃʃtie w tomto naʃʃem proroku y ʃlowa ʃama y take pařadek tiech ʃlow moc weliku čini y waʒnoʃt» («Речи Давида пророка так очевидно и открыто не могут быть переводимы на иной язык, как писания других пророков. в святых песнопениях, а в особенности у этого нашего пророка, слова и сам их порядок составляют огромную силу и важность» (f. 1r)). Переводоведческим размышлениям (см.: «ten ktoʒ řeči wyklada newdycʒky ʃlowo od ʃlowa : ale od roʒu[m]u roʒum muʒ wyloʒiti» — «тот, кто речи переводит, не всегда слово в слово, но и смысл в смысл может переложить» (f. 2r) и т. д.) отводится бoльшая часть предисловия, причем отдельно оговариваются особенности создания и исконного бытования псалмов, которые современному переводчику значительно осложняют задачу. В псалмах, по утверждению автора, воздается хвала Богу («chwali ʃe buch»), звучат слова благодарности за добродеяния («ʒ welike radoʃti p[ři]nieiake dobrodini diek činieni ʃe poʃobi») или покаяния («ohlaʃʃuge ʃe pokanie»). Так как все перечисленное восходит от сердца («ʒ ʃnaʒneho pohnutie a ʒadoʃti ʃsdce pochaʒy»), то псалмам свойственна эмотивная хаотичность, недосказанность и фрагментарность, что значительно осложняет труд переводчика. Данная особенность, по мнению автора, должна быть учтена читателем.

У Ф. Скорины сопоставление Псалтыри с другими частями Библии носит качественно иной оттенок — не филологический и менее аналитический. Автор пишет не как переводчик. Он вольно «беллетризирует» и в витиеватых оборотах, насыщенных вереницей однородных членов, образно апеллирует к чувствам читателя: «…, , …, …, …, …, …, …» и т. д.

Оговорив в контексте иных библейских книг особенности Псалтыри, ее уникальные пожитки, Ф. Скорина обращается к колофону 1487 года, перефразирует его: «Н».

Далее авторы предисловий похожим образом растолковывают название книги, причем Ф. Скорина многие детализирующие подробности опускает.

Наконец, предисловия завершает практическая информация, относящаяся к оформлению книг: «Napiʃowe take při kaʒde[m] ʒal[m]u tuto poloʒeni ʃu k roʒu[m]u duchowni[m]u owʃʃe[m] obraceni» (f. 3r–3v) — «».

Сравнение публикаций 1487 и 1517 годов позволяет уточнить семантику некоторых проблемных фраз и словосочетаний (; ), выявляет источник некоторых богемизмов («hudba» — «»; «ʒdulu hude a hudba taiako prawie prʒevtieʃʃena geʃt, hudeny byly na ʒaltař» — «»), позволяет судить о вольности, с которой издатель импровизировал, т. е. вольно развивал мысль на основании немногочисленных печатных текстов своих пражских предшественников.

Таким образом, в изданиях Ф. Скорины флоскула, имеющая двоякий источник, приобретает несколько отличную форму: Вариант a

«Псалтырь 1487 года»

а) kke čti napřed a k chwale boʒie. a b) ku

počtiwoʃti yaʒyku cʒeʃkeho: c) ku pocʒeʃtnoʃti

take ʃlawne[ho] mieʃta praʒʃke[ho]

Псалтырь 1517 года

а) Н

…b) А́ 

[]

Вариант b

«Пражская Библия» 1488 года

а) naprʒed kecʒti a k chwale boǯie • a k

dobře[m]v a c) počeʃtnemu koruny ʃlawne

ʒemie cǯeʃke • d) a ku proʃpiechu wiernych

Cǯechow y Morawanow

Песни Соломона, 8 января 1518 года и др. изд

а) Н

•… d) И Л



В первом случае книга служит пользе языка (b), во втором — она предназначена «людям посполитым к пользе / научению» (d).

Первый компонент флоскулы остается неизменным («naprʒed kecʒti a k chwaleboǯie» — «Н»), однако здесь целесообразен вопрос, насколько использование данного компонента является мотивированным, уместным и почему? Дело в том, что формулировка «kecʒti a k chwale boǯie» содержательно более подходит псалмам, так как последние действительно воздают хвалу Господу.

В этом отношении особенно показателен опыт Печатника Псалтыри. В предисловии настойчиво акцентируется хвалебное предназначение псалмов: «nadgine wʃʃecky pro[ro]ky Dawid pro[ro]k tu obwlaʃʃtni powahu ma ʒe rʒeči proroctwie ʃweho w pieʃniech poklada ktereʒ geʃt ktomu ʃkladal aby byly k chwale boha wʃʃemohucieho hudeny a ʒpiewany od knieʒi a iahnow vʃtawičnie» («от всех других пророков Давид отличается тем, что свое пророчество вкладывает в песни, которые для того складывал, чтобы к похвале бога всемогущего их священники постоянно играли и пели» ((f. 1v)); «tito ʒalmowe ʃu wnichʒto chwali ʃe buoh» («эти псалмы, в которых прославляется бог» (f. 2v)); «ʒpiewali knieʒi a Jahnowe chwaly ty od dawida ʃloʒene» («пели священники хвалы, Давидом сложенные» (f. 3r)). Данную мысль находим и в послесловии: «apoʃtol tak ʃwaty přikaʒuge aby křeʃtiane w piʃniech duchowniech y w ʒalmich boha chwalili» («апостол святой велит, чтобы христиане в духовных песнях и в псалмах бога хвалили» (f. 120v)). Вполне логично, что в завершение кольцевой композиции, а именно в состав колофона (f. 120v), вводится мотивированная флоскула: [данную книгу создал Давид / мы печатаем] «ke čti napřed a k chwale boʒie».

Таким образом, у «Псалтыри 1487 года» в содержательном плане прослеживается определенная взаимосвязь между жанровым своеобразием псалмов как хвалебных песнопений и использованием соответствующей по содержанию флоскулы о хвале Богу. Само собою разумеется, что данная взаимосвязь, прослеживаемая только в «Псалтыри 1487 года», при повторном воспроизведении флоскулы, т. е. в составе «Пражской Библии» и у Ф. Скорины (кроме, быть может, Псалтыри), нивелируется, так как вне Псалтыри, т. е. после 1487 года, она используется уже безотносительно к содержанию, а именно — к жанровым и функциональным особенностям печатаемых текстов.

Следует также обратить внимание на исключительно библейский контекст, в котором флоскула у пражских печатников — именно в таком словесном выражении — находит применение. В 1487 году Печатник Псалтыри, как уже было отмечено, издал две книги: Псалтырь (122 ff., 4°) и в два раза превосходящую ее по объему «Троянскую хронику» (240 ff., 4°). В 1488 году Печатник Пражской Библии напечатал Библию (610 ff., 2°), а также басни Эзопа (4°), которые до наших дней дошли, к сожалению, лишь в виде небольшого фрагмента («Aesopus: Bajky», Knihopis č. INC015). В публикациях познавательно-развлекательного характера, отсылающих к языческому наследию, использование флоскулы с божественным «дедикатом» было бы неуместным. Вместо нее, тоже в конце книги, находим нравоучительное наставление о греховном человеческом влечении к славе и чести. Узнаем о том, что «светские люди стремились к славе, чтобы о них во многих странах и народах с хвалой говорили, [стремились] к чести, чтобы все их чествовали…» («ʃwietʃʃtij lidee ʃtogie totiǯto o ʃlawu aby o nich po mnochych wlaʃtech y narodech ʅ chwalnie prawili o cǯeʃt aby ge wʃʃicʒkni ʅ wcǯeʃt gmieli» — 237v). Для этого они возвели «самые чудесные, большие, могущественные, славные и богатые города», однако всё и вся погибло, так что и следа не осталось. Итак, Печатник Псалтыри в своих публикациях сознательно противопоставляет порок бренного людского честолюбия и источник вечной, подлинной, т. е. божьей, «чести и славы» — Священное Писание.

Соответственно, флоскула «naprʒed kecʒti a k chwale boǯie» — «Н», распространяясь на одну тематическую область книгопечатания, здесь имела ограниченную сферу применения. Уже только это одно обстоятельство не позволяет о ней говорить как о выражении какого бы то ни было «издательского кредо». Содержательно флоскула более всего гармонирует с Псалтырью, она подходит и другим библейским книгам, а также для всей Библии в целом, но в светских публикациях в таком виде является неуместной и контрпродуктивной. В печатных книгах светского, языческого, образовательного, познавательно-развлекательного характера божественную персону начиная с XVI века заменил образ земного правителя, благосклонного по отношению к дедикатору.

Секулярная форма реализации флоскулы является отнюдь не новой. Ее истоки ведут в средневековую рукописную традицию, где в рамках эпистолярной дедикации флоскула имела качественно иную семантическую окраску. Приведем фрагмент из «Чешского права» («Práva zemská česká»), где автор в тех же выражениях посвящает свой трактат королю: «Ja Ondřĕj starši z Dube službu svu poniženu a hotovu ku poslušenstvi tve velebnosti, pane a krali muoj milostivy, v tom jakožto tvoj vĕrny, z tve koruny česke přirozenu vĕru poddany, k tvé cti a k tvému i všie zemĕ česke počestnemu i k obecnemu dobremu psal sem pamĕt svu…» («Я, Андрей старший из Дубе, к покорным службам Твоей Милости, господин и король мой милостивый, готов. Тебе преданный и верноподданный Твоей короны Богемии, [я], — ко Твоей чти и к честному и посполитому добру Твоему и всей чешской земли — писал память свою…»).¹³ Произведение датируется концом XIV — началом XV века. Обращает на себя внимание, что более древняя светская вариация по своей структуре прекрасно сочетается (особенно в использовании практически идентичного оборота обстоятельства цели) с «божественным» осмыслением той же самой расхожей флоскулы у пражских книгопечатников конца XV века: «k tve (Вацлава IV. — И. Л.) cti» (ок. 1400) / «kecʒti boǯie» (1488) — «a k všie země česke počestnemu i k obecnemu dobřemu» (ок. 1400) / «a k dobře[m]v a počeʃtnemu koruny ʃlawne ʒemie cǯeʃke» (1488).

Таким образом, оказавшись в Праге и занявшись здесь издательским делом, Ф. Скорина по примеру своих предшественников, пражских печатников конца XV века, воспользовался широко известной и распространенной (транснациональной) флоскулой, истоки которой уходят своими корнями в литературную традицию Средневековья, где данная конструкция засвидетельствована в составе авторской дедикации. Издавая Псалтырь, Ф. Скорина использовал тот вариант флоскулы, который в 1487 году был актуален (в жанровом ключе) для Печатника Псалтыри. В публикациях, последовавших после Псалтыри 1517 года, прослеживается уже более тесная взаимосвязь с колофоном «Пражской Библии» 1488 года издания. К числу печатных источников, которыми в процессе подготовки своих изданий пользовался Ф. Скорина, без всякого сомнения, следует причислить не только «Пражскую Библию» (1488), но и первую пражскую инкунабулу — «Псалтырь 1487 года», которая оказала влияние не только на языковые особенности основного текста, но и на композицию, а также содержание предисловия.

Флоскула, стабильно повторяющаяся в библейских публикациях Печатника Псалтыри, Печатника Пражской Библии и Ф. Скорины, свидетельствует о месте появления данных изданий, которое ныне нам известно как книгопечатня купца Северина.¹⁴ Единственно известный потенциальный пражский «конкурент» в лице М. Конача в своей личной типографской мастерской (Privatdruckerei) на качественно ином (более низком) полиграфическом уровне издавал литературу совершенно иного порядка, сопровождая ее набором иных флоскул.