DOI: 10.31860/0131-6095-2021-4-232-235

© М. М. Павлова

НОВОНАЙДЕННЫЙ ЭКСПРОМТ ФЕДОРА СОЛОГУБА. ИЗ ДОПОЛНЕНИЙ К DUBIA

Злободневные экспромты, пародии и эпиграммы Федора Сологуба, ходившие в годы Первой русской революции в устной форме и в списках, остаются практически неизвестными и не разысканными.

По свидетельству современников, у Сологуба их было немало и, судя по всему, эти неподцензурные тексты имели широкую известность в кругах творческой элиты, как и сатирические стихи поэта — «Шут», «Четыре офицера...», «Веселая народная песня», «У правительства — нагайки, пулеметы и штыки.», «Халдейская песня» и некоторые другие, печатавшиеся в 1905-1906 годах в боевых журналах «Зритель», «Сигнал», «Пламя», «Вольница».

До нас дошли лишь единичные опусы из этого корпуса, почти все они относятся к разряду dubia, поскольку сообщаются мемуаристами. Вл. Пяст, например, записал: «Не помню, однако, посмел ли кто-нибудь напечатать ту стихотворную сказочку, которая кончается так:

Погаснул газ, погасло электричество, —

И спряталось его величество».¹

Еще один неподцензурный текст процитировал Андрей Белый в «Начале века», сопроводив его комментарием: «В 905 году он очень ярко откликнулся на расстрел рабочих; его жалящие пародии на духовенство и власть были широко распространены в Петербурге: без подписи, разумеется»;² в берлинской редакции: «Сологуб был отчетливо революционно настроен; переписывались стихотворенья памфлеты его; один мне запомнился:

Стоят три фонаря — для вешанья трех лиц:

Середний — для царя, а с краю —

для цариц».³

С незначительными разночтениями это четверостишие приводит и В. В. Смиренский в записях высказываний Сологуба о литературе (1926): «О 1905 годе: В 1905 году я написал целую книгу стихов против государя. Называлась она „Царская пастила“. Я подарил ее священнику Григорию Петрову,⁴ а куда он ее дел, не знаю. Говорят, что стихи эти были напечатаны, но я не видел. И помню я из всей книги только четыре строки:

Стоят три фонаря

Для самых важных лиц:

Середний — для царя,

Другие — для цариц!»⁵

Авторизованные источники эпиграммы неизвестны. Очевидно, Сологуб, находившийся на государственной службе, не записывал свои антимонархические стихи (с 1899 года он служил учителем-инспектором в Андреевском городском училище, откуда был уволен в отставку в июле 1907-го). В авторской библиографии напечатанных и ненапечатанных стихотворений,⁶ составленной со свойственным писателю педантизмом и скрупулезностью, сведения о «Царской пастиле» отсутствуют, как, впрочем, и о многих других поэтических текстах злободневного содержания. Некоторые из них записаны в альбомах современников, например у Ф. Ф. Фидлера:

В смуте этих темных дней

Много есть нелепого,

Но не знаю я глупей

Назначенья Трепова.

Надо мозг свой залепить

Целым фунтом клейстера,

Чтобы к власти допустить

Подлеца-полицейместера.

15 января 1905⁷

К циклу «Царская пастила» по содержанию можно отнести четверостишие, извлеченное нами из малодоступного эмигрантского журнала «Борьба за Россию»,⁸ его цитирует А. В. Карташев⁹ в статье «Издыхание» (1929):

«Когда фальшивый и гнилой режим приближается к своему падению, у него все валится из рук, все не клеится. Мы пережили почти мистическую историю крушения старого режима, и теперь знаем, как внутреннее выдыхание ведет к трухлявому и бессильному концу. <...> Когда нависло японское поражение¹⁰ — зимой перед Рождеством 1904 г. вдруг провалился изящный висячий чугунный Египетский мост на Фонтанке под тяжестью обычного эскадрона конных жандармов. Вслед за тем, 6 января 1905 г. в гущу царского водосвятия на Неве перед Зимним дворцом прилетает с верхов Петропавловской крепости из учебной пушки разрывная картечь и — оказывается убитым городовой с фамилией Романов (!). И тотчас же после этого — глупо-кровавое 9 января, добившее царский авторитет. В воздухе пахло тлением. И я помню, как это ощущение покойный Ф. К. Сологуб¹¹ в конце января 1905 года запечатлел шуткой-стихом, написанным за чайным столом у Мережковских среди писательской болтовни об „идущей революции“. Он черкнул карандашом на маленьком кусочке бумаги, который я взял себе в карман:

Под палачами рухнул мост.

Городовой убит — Романов.

Поверьте — также будет прост

Конец насилий и обманов.

Злая шутка — оказалась пророчеством и чрезмерно дорогим для нас уроком».¹²

В статье, направленной против советского режима, уповая на скорое «издыхание» большевиков, Карташев вспоминает начало революционного 1905 года — события, воспринимавшиеся как предвестие крушения самодержавия. В воспоминаниях, однако, допущен анахронизм. За давностью лет мемуарист спутал очередность событий (буквально последовал за текстом сологубовского экспромта).

Обрушение Египетского моста произошло не в 1904 году накануне Рождества, а после Кровавого воскресенья. Оба происшествия — гибель городового Петра Романова, убитого картечью 6 января во время торжественного церемониала водосвятия у Зимнего дворца (в присутствии царя, свиты и митрополита), и катастрофа, произошедшая 24 января на Фонтанке, широко и подробно освещались в прессе,¹³ обыгрывались в сатирических куплетах,¹⁴ комментировались в дневниках и мемуарах современников.¹⁵

«Несчастный случай» с городовым многие посчитали покушением на цареубийство. Например, известная беллетристка, приятельница А. С. Суворина, С. И. Смирнова-Сазонова 6 января записала в дневнике: «По городу пустили слухи, что в Госуд<аря> стреляли. Да из чего стреляли-то? Из пушки в Петропавлов<ской> Крепости, по кот<орой> проверяют часы. Вместо холост<ого> патрона вставили будто бы боевой и пальнули через Неву»; 7 января: «Слух о покушении на царя оказался верен. Когда он б<ыл> на Иордани, с батарей на бирже делали салюты да и пустили раз картечью. Пули щелкнули в помост Иордани, разбили окна в Зимн<ем> дворце и тяжело ранили городового. В правительствен<ном> сообщении это объясняют несчастн<ой> случайностью. Артиллеристы гов<орят>, что тут не могло б<ыть> случайности».¹⁶

В прибавлении к «Правительственному вестнику» была помещена заметка с показаниями очевидцев: «...во время величественной иорданской церемонии, когда митрополит Антоний совершал водоосвящение и по сигналу ракеты в момент погружения креста загремел салют артиллерии, непостижимым образом в одном из холостых зарядов оказалось несколько патронов с пулями старого образца, которые при выстреле перелетели через Неву, осыпали часть Иордани, коробку подъезда и колонны Зимнего Дворца, оставив на них заметные следы. Одной пулей пробило знамя Морского корпуса, одной пулей ранило городового; две пули пробили стекла Николаевского зала и залетели в самый зал, упав под хорами»; «Вместе с первым выстрелом первой батареи я услышал звук вроде разрыва ракеты и удивился, отчего пускают вторую ракету. В то же мгновенье я увидел, что шагах в 20-ти от меня упал городовой и что снег вокруг его головы был окровавлен. Сначала я подумал, что он ранен ракетой, и потом только узнал о его ране картечной пулей».¹⁷

С еще большими деталями и натуралистическими подробностями газетные репортеры освещали катастрофу 24 января 1905 года: «„Мост провалился, Египетский мост провалился! Солдаты утонули!“ — так кричала толпа, бегом устремляясь к Фонтанке. Со всех сторон неслись, гремя звонками, пожарные обозы, бежали матросы, везли санитарные кареты.

Тысячи народа, целое море голов по обеим сторонам набережной у моста. Ужасная картина!

Весь мост, длиною 21 сажень, рухнул в воду. За уцелевшие железные балки, перила, за обломки льдин цепляются солдаты Конно-гренадерского полка, женщины в платках, извозчики, рабочие. Страшный вопль, крик о спасении стоит в воздухе. Масса лошадей, разбрасывая брызги, бьется по горло в воде, некоторые лошади падают, увлекая в воду старающихся их вытащить солдат. Извозчик сидит на едва видном из воды облучке саней и изо всей силы дергает вожжами лошадь, голова которой уходит все больше и больше в воду. <.> Толпа громко винила в катастрофе думу и управу» и т. д. В заключение вслед за изложением рассказов очевидцев репортер не пожалел красок: «Жалкую картину представляет теперь бывший Египетский мост. На его красных, облупившихся от времени арках с египетскими иероглифами торчат оборванные цепи, железные балки, а внизу, из воды, еле видны, уже подернувшиеся льдом, переломанная чугунная решетка, доски, балки, скрепления, в виде каких-то фантастических цветов. Посередине бывшего моста качается уцелевший газовый фонарь…»¹⁸

В эпиграмме «Под палачами рухнул мост…», написанной по свежим январским впечатлениям 1905 года, Сологуб фиксирует обратную хронологическую последовательность недавних событий. По-видимому, это отвечало авторскому импульсу и общей профетической направленности текста, отражавшего общественные ожидания. «По русской народной поговорке, — предрекали газетчики, — когда два однородных несчастия произошли, то и третьему не миновать. У нас в Петербурге провалились уже два моста: Дворцовый¹⁹и Египетский. Очередь за третьим. Надо бы, по крайней мере, отдалить эту очередь на возможно продолжительный срок».²⁰