DOI: 10.31860/0131-6095-2021-2-215-218

© О. А. Лекманов

О СТИХОТВОРЕНИИ О. Э. МАНДЕЛЬШТАМА «ЧЕРНОЗЕМ»¹

Чернозем

Переуважена, перечерна, вся в холе,

Вся в холках маленьких, вся воздух и призор,

Вся рассыпаючись, вся образуя хор, —

Комочки влажные моей земли и воли...

В дни ранней пахоты черна до синевы,

И безоружная в ней зиждется работа —

Тысячехолмие распаханной молвы:

Знать, безокружное в окружности есть что-то.

И все-таки земля — проруха и обух.

Не умолить ее, как в ноги ей ни бухай, —

Гниющей флейтою настраживает слух,

Кларнетом утренним зазябливает ухо.

Как на лемех приятен жирный пласт,

Как степь лежит в апрельском провороте!

Ну, здравствуй, чернозем: будь мужествен, глазаст.

Черноречивое молчание в работе.

Апрель 1935²

Согласно воспоминаниям Н. Я. Мандельштам, «вокруг „Чернозема“» «группировались» «все стихи» начального воронежского периода поэта.³ Бросающаяся в глаза особенность стихотворения — в каждой строфе образы, связанные с землей, последовательно воплощаются через образы, связанные со звуками (речи или музыки), и через это, очевидно, с искусством и уже — с поэзией. В первой строфе земля образует хор; во второй — предстает в виде «распаханной молвы»; в третьей — в виде «гниющей флейты» и «кларнета»; четвертая, финальная строфа завершается упоминанием о «черноречивом молчании».

Как можно описать связь чернозема и поэзии в стихотворении? В чем она, по Мандельштаму, состоит? На эти два вопроса, как кажется, помогает ответить авторская оценка стихотворения, зафиксированная в письме его воронежского друга С. Б. Рудакова к жене: «„Чернозем“ — вещь реакционная: акмеистическая строфика с обновленной инструментовкой, вещь из „Камня“, источники — „Адмиралтейство“ etc.».⁴

Не затрагивая сейчас перекличек «Чернозема» со стихотворением Мандельштама «Адмиралтейство» (о них в свое время интересно писал В. В. Мусатов),⁵ напомним, что первое издание книги поэта «Камень» (1913) завершается поэтическим манифестом акмеизма, стихотворением «Notre Dame» (1912), которое венчается такой строфой:

Но чем внимательней, твердыня Notre Dame,

Я изучал твои чудовищные ребра,

Тем чаще думал я: из тяжести недоброй

И я когда-нибудь прекрасное создам...⁶

В стихотворениях периода «Камня» Мандельштам «создавал прекрасное» из слов как из камней (отсюда и название его первой книги). В Воронеже он собрался строить свою новую поэзию из слов как из «комочков влажных» «чернозема». Иначе говоря, перед нами манифест «нового акмеизма», в котором камень как строительный материал заменяется землей.

Исследователи уже писали, в том числе и в связи с «Черноземом», о тех значениях образа земли, которые актуализировались для Мандельштама в воронежской ссылке.⁷ Попробуем теперь рассмотреть, как поэт столкнул эти значения в разбираемом стихотворении при помощи «акмеистической строфики».

Если в «Notre Dame» две четные строфы были противопоставлены нечетным, знаком чего служил противительный союз «но» в зачине четных строф, в «Черноземе» третья строфа противопоставлена первой, второй и четвертой через конструкцию «И все-таки...» в начале этой строфы.

В первой, второй и четвертой строфах люди объединяются на земле для созидательного коллективного труда. А в третьей строфе сконцентрированы мотивы, связанные с темой беды, смерти и, соответственно, могильной земли. В первом стихе третьей строфы свернуты две зловещие идиомы — «И на старуху бывает проруха» и «как обухом по голове»;⁸ во втором стихе земля предстает в своей неумолимой, грозной ипостаси; в третьем и четвертом стихах возникает прямо намекающий на могилу мотив гниения, а также мотив холода («зазябливает»).⁹ Не подразумевается ли в этих двух стихах похоронный оркестр?

Впрочем, благодаря словосочетанию «гниющей флейтою»¹⁰ даже устойчивый мотив разложения в земле, как представляется, превращается у Мандельштама в едва ли не позитивный, ведь из этого могильного гниения рождается музыка. Выразительную параллель (не подтекст!) к этому комплексу мотивов (рождение, которое невозможно без смерти и погребения, рождение, буквально вырастающее из смерти) содержат два стиха о смерти и возрождении зерна из знаменитого стихотворения Владислава Ходасевича «Путем зерна» (1917):

И там, где червь слепой прокладывает ход,

Оно в заветный срок умрет и прорастет.¹¹

У Ходасевича дальше следует проекция пути зерна в земле на судьбу самого поэта:

Так и душа моя идет путем зерна:

Сойдя во мрак, умрет — и оживет она.¹²

Учитывая ситуацию Мандельштама апреля 1935 года (написание в 1933 году антисталинского стихотворения — арест — ожидание расстрела — мягкая ссылка с возможностью продолжать писать), наверное, биографическую проекцию будет уместно сделать и для возникающего в «Черноземе» и некоторых других воронежских стихотворениях соотношения мотивов погребения и возрождения из земли. Отметим, что тема воскрешения прямо обозначается в первом стихе отпочковавшегося от «Чернозема» мандельштамовского стихотворения, написанного в том же апреле 1935 года:

Я должен жить, хотя я дважды умер,

А город от воды ополоумел:

Как он хорош, как весел, как скуласт,

Как на лемех приятен жирный пласт,

Как степь лежит в апрельском провороте,

А небо, небо — твой Буонаротти...¹³

Возможно, что именно с темой смерти, совмещенной с темой рождения и воскрешения, связано упоминание о «земле и воле» в последнем стихе первой строфы. Еще Наталья Штемпель увидела здесь обыгрывание названия тайного революционного общества, чей съезд собрался в 1879 году в Воронеже.¹⁴ С одной стороны, в деятельности «Земли и воли» принимал активное участие и присутствовал на съезде в Воронеже А. И. Желябов — один из организаторов убийства Александра II, казненный за это в 1881 году, в том самом месяце, которым датирован «Чернозем». С другой стороны, главное политическое требование «Земли и воли» заключалось в передаче всей земли крестьянам в равных долях. То есть созидание и смерть, смерть ради созидания на земле были тесно увязаны в сознании членов организации. Отметим также, что при распаде «Земли и воли» в том же 1879 году было образовано тайное общество «Черный передел», чье название значимо перекликается с названием и ключевыми мотивами разбираемого стихотворения Мандельштама.

В заключение скажем несколько слов про «обновленную инструментовку» «Чернозема», что даст нам возможность прояснить ряд конкретных образов этого стихотворения. Обращает на себя внимание обилие окказионализмов, которые встречаются последовательно, в каждой строфе, причем построены все эти окказионализмы по «хлебниковской модели». Именно Велимир Хлебников когда-то конструировал свои окказионализмы, объединяя в одно новое слово два похоже звучащих и уже существовавших до этого в языке и добиваясь тем самым обогащения значений слов и экономии средств языка (вместо двух слов можно употребить одно). В статье «Наша основа» (1919) Хлебников иллюстрировал рассказ о своем способе строительства окказионализмов следующими примерами: «Если мы имеем пару таких слов, как двор и твор, и знаем о слове дворяне, мы можем построить слово творяне — творцы жизни. Или, если мы знаем слово землероб, мы можем создать слово времяпахарь, времяроб, т. е. назвать прямым словом людей, так же возделывающих свое время, как земледелец свою почву».¹⁵

Кажется очевидным, что в стихотворении «Чернозем» Мандельштам пошел как раз по этому пути. В первой строфе определения переуважена и перечерна сложены из слов перепахана + уважена + унавожена и перепахана + черна. Во второй строфе пространственная характеристика тысячехолмие не просто превращает в одно слово два (тысяча холмов), но, вероятно, вбирает в себя временную характеристику тысячелетие.¹⁶ В финале строфы эпитет безокружное складывается из употребленных в этой же строфе слов безоружная и окружность, а также, по-видимому, эпитета безграничное. В третьей строфе глагол настраживает складывается из глаголов настраивает + настораживает, а глагол зазябливает — из глагола зябнуть + существительное зяблик (кларнет играет зябким утром и звучит для уха, как песня зяблика) + существительное зябь (вспаханное поле). И наконец, в финальной, четвертой строфе стихотворения существительное проворот сложено из глагола провернуть + существительное поворот, а эпитет черноречивое образуется из освежения стертой метафоры красноречивое молчание, приложенной к перепахиванию чернозема.

Таким образом, акмеизм в разбираемом стихотворении сращивается с футуризмом, а происходит это сращение на плодородной воронежской почве.¹⁷