DOI: 10.31860/0131-6095-2019-4-63-67

© Н. Ю. Алексеева

ИЗ НАБЛЮДЕНИЙ НАД РАЗВИТИЕМ РУССКОЙ ПОЭЗИИ

СЕРЕДИНЫ XVIII ВЕКА

При изучении творчества отдельных поэтов середины XVIII века и поэзии этого периода в целом на заднем плане маячит вопрос: насколько основательны наши суждения о поэзии этого периода, когда мы строим их на печатных изданиях. Мы судим поэзии по публикациям в журналах или в авторских сборниках, но, как и во всякую эпоху, в XVIII веке число напечатанных произведений заведомо меньше числа написанных. Само соотношение между рукописной и печатной литературой — важная характеристика культуры. Применительно к XVIII веку вопрос о соотношении изданных произведений литературы и неизданных, распространявшихся в рукописях, еще не ставился. Ближе всего к нему подошел М. Н. Сперанский, стремившийся к максимальному охвату изучавшихся им в течение нескольких десятилетий рукописных сборников XVIII века. В монографии, завершенной перед самой кончиной в 1938 го-ду,¹ основное внимание он уделяет низовой литературе: фольклору и демократической (недворянской) поэзии и прозе, изучение которой, как справедливо отмечает в пре-дисловии к подготовленному ею изданию книги В. Д. Кузьмина, в 1920–1930-е годы ощущалось как насущная задача науки.² Книжная поэзия Сперанским специально не рассматривается, о ней кратко говорится лишь в заключении книги, сам ее репертуар приведен в VIII рубрике предметного указателя «Некоторые стихотворные произведения русских писателей XVIII в. в рукописных сборниках».³ Все указанные в рубрике произведения, за исключением сатир Антиоха Кантемира, были знакомы современникам по изданиям в отдельных сборниках, собраниях сочинений, наконец, в журналах. Сперанский указывает, что это рукописные списки с печатных изданий.⁴ Наблюдения Сперанского подтверждают и другие, не описанные им сборники.⁵ Поэтические материалы в них за редким исключением составляют стихотворения, восходящие к печатным изданиям. Таким образом, к нашему знанию поэзии XVIII века рукописные сборники мало что добавляют, но они многое дают для понимания развития поэзии.

Прежде всего благодаря им мы можем судить о вкусах широкого читателя XVIII века. Присутствие в сборниках стихотворения свидетельствует о некоторой его популярности, хотя жесткой зависимости здесь не существует. По предварительным сведениям, наиболее часто в стихотворных сборниках встречаются произведения А. П. Сумарокова. На основании этого с большой осторожностью можно делать вывод его популярности в среде, которую в середине ХХ века называли демократической, т. е. недворянской, — среде, в которой в основном и бытовали рукописные сборники. Вкусы разных слоев общества, конечно, не совпадали. Любопытен в этом отношении

1. 1 Сперанский М. Н. Рукописные сборники XVIII века. М., 1963.

² Кузьмина В. Д. Предисловие // Там же. С. 3.

³ Там же. С. 168–171.

⁴ Там же. С. 152.

⁵ Их исследование в связи с работой над изданием Полного собрания сочинений А. П. Сумарокова было проведено А. А. Костиным.

пример несоответствия пристрастий к оде Сумарокова «На государя Петра Великого» (1744–1755) в дворянской среде и демократической. И. И. Дмитриев вспоминает ее как любимую в их семье,⁶ а в известных нам сборниках она встречается лишь однажды.⁷

Печатное происхождение подавляющей части стихотворений в сборниках говорит о том, что в XVIII веке сами авторы не распространяли своих стихотворений в рукописях. Конечно, они могли знакомить друг друга с ненапечатанными еще стихотворениями. Отголоски такой практики различимы в творчестве Сумарокова и М. В. Ломоносова в 1740-е годы. Так, Сумароков упрекает Ломоносова в заимствовании из его ненапечатанной еще оды «На государя Петра Великого».⁸ В ту пору оба поэта в разговорах о поэзии, очевидно, читали друг другу свои произведения, менее вероятно, но не исключено, что они делились между собой списками стихотворений. Но даже в этом случае дальше их кабинетов стихотворения не уходили, это был дружеский рабочий обмен результатами, а не распространение собственных шедевров. После разрыва Ломоносова с Сумароковым обычай дружески обсуждать друг с другом стихи в России на какое-то время, возможно, и прервался. Ни о чем подобном не упоминает, например, М. Н. Муравьев, полнее, чем кто-нибудь нарисовавший быт и нравы старших по отношению к себе поэтов (В. И. Майкова, М. М. Хераскова).⁹ Сам же он о стихах думает постоянно и не может, кажется, не говорить о них.¹⁰ Уже в начале 1770-х годов возникает содружество поэтов, с обсуждением стихотворений, с общей работой над ними. Но и замечательные дарования, объединившиеся вокруг Н. А. Львова, не пускают своих серьезных стихов до печати в свет, что для поэтов более поздних эпох будет есте-ственно.¹¹ В этом сказывалось не только отношение поэтов к себе самим, но и к поэтическому творчеству как таковому, к поэзии. Не столько, по-видимому, скромность, сколько отсутствие обыкновения делать ненапечатанное стихотворение достоянием публики объясняет такое положение. Это тем удивительнее, что проза в рукописях свободно распространяется. В 1750–1760-е годы своих стихотворений не посылали, по-видимому, и мэтрам, что станет принято начиная с позднедержавинского времени. Если в архиве Г. Р. Державина отложились десятки стихотворений молодых его современников, в архиве Ломоносова, единственном дошедшем до нас архиве автора середины XVIII века, нет и следа чужих стихотворений. По-видимому, их было немного и в архиве Сумарокова.

Из сказанного следует, что, несмотря на бытование в XVIII веке рукописных сборников, для поэзии необходимым условием существования была печать. Когда не было возможности напечатать стихотворения, поэты середины века либо их не писали, либо писали в стол. Так, Сумароков подготовил четыре книги притчей, и они лежали у него в столе, ни одна из вошедших в них басен не была известна до своей публикации Н. И. Новиковым в седьмом томе Полного собрания всех сочинений писателя. Так же и другие не изданные им при жизни стихотворения получили известность только уже из издания Новикова. В свете сказанного новый смысл приобретает послание Кантемира «К стихам своим» (1743). Судя по всему, лежание «в тени за ключами» было совсем не редким уделом русских стихотворений и в более позднюю эпоху. По спискам 6 Дмитриев И. И. Взгляд на мою жизнь // Дмитриев И. И. Соч. / Ред. и прим. А. А. Флоридова. СПб., 1893. Т. 2. С. 6–8.

⁷ ОПИ ГИМ. Ф. 96. № 58/1364. Л. 12–17 об.

⁸ «„Каков не слыхан был от века“. Это взято из моих стихов точно, которые за три года прежде сей Оды сделаны, и которые так написаны о Петре ж Великом…» (Сумароков А. П. Критика на оду // Сумароков А. Полн. собр. всех соч. / Собр. и изд. Н. Новиковым. М., 1782. Ч. 10. С. 84).

⁹ Муравьев M. Н. Мысли, замечания, отрывки // Муравьев M. Н. Полн. собр. соч. СПб., 1820. Т. 3. С. 316–325.

¹⁰ Обсуждением строк наполнены письма Муравьева 1777–1778 годов, см.: Письма М. Н. Муравьева / Публ. Л. И. Кулаковой и В. А. Западова // Письма русских писателей XVIII века / Отв. ред. Г. П. Макогоненко. Л., 1980. С. 259–377.

¹¹ В отличие от серьезных стихотворений, сатирические в рукописях свободно распространяются, чему служат примером «Послание слугам моим» Д. И. Фонвизина, эпиграммы С. Хвостова и др.

до издания становились известны редкие стихотворения. К ним относятся, например, поздние «Кузнечик» (1761) и «Разговор с Анакреонтом» (1761) Ломоносова.

Требует особого осмысления тот факт, что в эпоху, не так еще далеко шагнувшую от рукописного средневековья, поэты придают печатанию своих стихотворений особенное значение. Видимо, печать взаимосвязана со статусом сочинения. Если демократические сатирические повести и вирши — низовая или полунизовая литература — заведомо создаются для рукописного распространения, то поэзии, находящейся на другом иерархическом полюсе литературы, следует быть оттиснутой. Это потом она может переписываться и нечуткими к таким тонкостям, далекими от Парнаса людьми смешиваться в одном сборнике со средней и низовой литературой, но на выходе поэзия должна быть максимально дистанцирована от полусредневековой городской культуры. Желанием авторов размежеваться со старой культурой и объясняется, как кажется, их очевидное стремление печатать свои стихотворения. Ненапечатанное стихотворение выглядит простовато. Рукописный статус стихотворений сам по себе уже свидетельствует о их периферийном месте в поэтической культуре. В этом отношении большой интерес представляют обнаруженные С. И. Николаевым идиллии второй половины 1750-х годов.¹² Их рукописному происхождению соответствует и их анонимность, и архаичность стиля.

Стремление быть напечатанным делает творчество авторов XVIII века зависимым от возможности издания. Поэты пишут, чтобы печататься. Между тем в 1730–1760-е годы издать свое произведение или сборник произведений было весьма трудно, периодическая печать в эти десятилетия непостоянна. Авторские сборники независимых от Академии и Университета поэтов начинают появляться только с середины 1770-х годов; державинские «Читалагайские оды»¹³ и муравьевские «Оды»¹⁴ среди первых из них. Редкая возможность издаваться самому приводила к тому, что в 1750-е и в 1760-е годы поэзия расцветала в периоды активизации литературных журналов. Очевидно при этом, что авторы отдавали в них не то, что накопилось за годы отсут-ствия печатного органа, а начинали писать специально для выходившего журнала. Косвенно это наблюдение подтверждается тем, что журнальные произведения и по своим темам, и по формам между собой весьма близки, что было бы невозможным, если бы они писались в разные годы. Перед нами довольно странная, исходя из литературного опыта XIX–ХХ веков, ситуация. Поэты могут годами молчать, но лишь только открывается журнал, начинают вдохновенно писать. Такое отношение к творчеству не имеет ничего общего с романтическим, все еще до сих пор единственно нам понятным типом творчества. Как и одописцы, поэты этой эпохи пишут не когда их посещает вдохновение, а когда писать по каким-то причинам надо. Исключения тут, наверное, очень редки, к ним, по-видимому, относится Сумароков. Зависимость творчества от издания помогает понять некоторые странности в развитии поэзии XVIII века. Прежде всего к ним относится его скачкообразность.

Наше представление о развитии поэзии XVIII века основывается на убеждении в его быстроте. Со времен В. Г. Белинского XVIII век мыслится как век великого прорыва, когда русская культура достигла невиданного успеха, за сто лет догнав культуру европейскую. XVIII век оказывается моментом в истории культуры, в котором ценится именно развитие, его интенсивность. Быстрое развитие рисует нашему взору писателей и поэтов, трудящихся не покладая рук с тем, чтобы в короткий срок догнать, наконец, Запад. Восприятию развития культуры как ускоренного роста соответствует наше его понимание по аналогии с развитием биологическим. Мы представляем изменение культуры подобно росту цветка или дерева и, как в случае естественного роста, мыслим развитие культуры непрерывным. В этом можно убедиться, посмотрев любое

1. 12 Николаев С. И. Русская идиллия 1750-х гг. (Новые материалы) // XVIII век. СПб., 2013. Сб. 27. С. 397–415.

1. 13 Державин Г. Оды, переведенные и сочиненные при горе Читалагае 1774 года. [СПб.: Типография Академии наук, 1776].

1. 14 [Муравьев М.]. Оды лейб-гвардии Измайловского полку сержанта Михайла Муравьева. [СПб.: Типография Академии наук,] 1775.

оглавление многочисленных историй литературы последних двух веков. Их авторы, при всей своей разности, накладывают развитие литературы на календарь, подгоняя под столбцы десятилетий имеющийся материал литературы, то чудовищно его растягивая, то с необходимостью сжимая. При этом хорошо известно, что даже по числу строк десятилетие на десятилетие в XVIII веке не приходится. Так, в 1730-е и 1740-е годы оригинальные русские стихотворения исчисляются единицами, в 1750-е — десятками, только уже к концу века — сотнями. Такая статистика основана на материале литературы (поэзии и прозы), изданной в XVIII веке в свет. О нем мы судим по описанию изданий в «Сводном каталоге»¹⁵ и журнальных публикаций у А. Н. Неустроева.¹⁶ Согласно их данным, первый расцвет новой поэзии приходится на 1755–1764 годы. Открытие первого русского журнала «Ежемесячные сочинения» обнаруживает в России нескольких поэтов. Стихотворения в новых жанрах разнообразят прозу в первые годы выхода журнала. Когда академический журнал освобождается от всякой литературности,¹⁷ в том числе поэзии, стихи начинает печатать следующий, уже студенческий, журнал «Праздное время»,¹⁸ затем первый частный журнал «Трудолюбивая пчела» (1759) Сумарокова. С закрытием «Трудолюбивой пчелы» эстафету подхватывают московские журналы М. М. Хераскова («Полезное увеселение», 1760– 1762; «Свободные часы», 1763), И. Ф. Богдановича («Невинное упражнение», 1763) В. Д. Санковского («Доброе намерение», 1764). В отличие от предшествовавших им петербургских, московские журналы почти исключительно поэтические. Уже не несколько поэтов, как пять–девять лет назад в «Ежемесячных сочинениях», а более десяти печатаются в них. Множество поэтов, десятки стихотворений, новые темы и жанры — все говорит о замечательном росте, расцвете. Но вот последний из московских журналов этого периода «Доброе намерение» закрывается, и расцвет замирает. Следующий журнал, в котором будут не просто печататься отдельные более или менее случайные стихотворения, а поэтическая часть которого будет программной, откроется только через 13 лет, это «Санкт-Петербургский вестник» (1778–1781).

Как понимать наступившую паузу? Отсутствие журналов с поэтической рубрикой в этот период не восполняют отдельные издания стихотворных сборников. Как в предшествующие десятилетия, в 1760-е годы издать свои сочинения могут авторы, обладающие исключительным служебным положением и связями. Если в 1750-е годы выходили собрания сочинений сотрудников Академии наук Ломоносова и В. К. Тредиаковского, теперь издать свои сборники могут наделенный особыми привилегиями Сумароков и глава Университетской типографии Херасков. А что же другие? Еще вчера беседовавшие с музами, сегодня они спрятали перья, сложили бумаги, надели мундиры и отправились в присутствие. Чрезвычайно важный вопрос: они перестали писать, потому что негде печататься, или журналы перестали издаваться, потому что нечего печатать. Как часто бывает, по-видимому, оба явления взаимообусловлены. Такой спорадический всплеск поэзии, которым отмечены московские журналы, не мог быть долгим: и темы, и формы быстро оказались исчерпанными.

Развитие поэзии наступившего в середине 1760-х годов десятилетия осмыслено много хуже, чем предыдущих и последующих эпох. Нам кажется, что она как-то ускользает от нас. Во многом наша растерянность связана с отсутствием постоянной хроники поэзии — журналов. Теперь вместо философских стихотворений, медитативных стансов, которыми еще недавно пестрели страницы московских поэтических журналов, основным жанром становится торжественная ода. Возможно, что расцвет ее в это десятилетие не в последнюю очередь связан с тем, что оду можно издать. Развитие другой поэзии, поэзии мысли и чувства, в 1765–1775 годах замирает. После журналов начала 1760-х годов нам трудно с этим смириться, и мы многое домысливаем, проводя плавную линию, например, от раннего творчества Богдановича начала 1760-х годов к его расцвету в «Душеньке» (1778). Нам почти невозможно представить дискретного развития. Кажется, что, пока мы не признаем его, развитие поэзии середины XVIII века будет оставаться во многом для нас непонятным.

1. 15 Сводный каталог русской книги гражданской печати XVIII века. 1725–1800. М., 1962– 1966. Т. 1–3.

1. 16 Неустроев А. Н. Историческое разыскание о русских повременных изданиях и сборниках за 1703–1802 годы. СПб., 1874. Т. 1–2.

1. 17 См. систематическое исследование журнала: Готовцева А. Г. «Сие есть наиполезнейшее для российского общества». Журнал «Ежемесячные сочинения» как российский интеграционный просвещенческий проект середины XVIII века. М., 2019.

1. 18 «Праздное время, в пользу употребленное» издавался в Шляхетном корпусе в 1759– 1760 годах, подробнее см.: Берков П. Н. История русской журналистики XVIII века. М., 1952.
2. 124–127.